и тому подобные.
Наши герои и пошли бондить, ляпсить, переть, тибрить, объегоривать.
Главными героями были Аксютка и Сатана — единый и как бы единственный (выражение из одного нелепого, варварским языком изложенного учебника бурсы).
— Сатана!
— Что тебе?
— Ipse! — крикнул Аксютка.
— Да что тебе?
— Потирай руки!
— Значит, на левую ногу можно обделать (надуть кого-нибудь, украсть)?
— Уж ты помалчивай.
— Купим на пятак, сожрем на четвертак!
— Вот тебе гривенник, — сказал Аксютка.
— Что расщедрился вдруг?
— Пойдем в мелочную: видишь, отворена уж. Ты торгуйся, да, смотри, по мелочам; муки, скажи, для приболтки в суп на кипеечку (копеечку), цикорьицы на грош, перечку на кипеечку, лучку на грош, клею на кипеечку, махорки на грош, леденчиков и постного маслица уже на две.
— Во что же масла-то брать?
— Да ты Сатана ли? Ты ли мой любезный Ipse?
Аксютка сделал ему смазь всеобщую. Сатана не рассердился на него, предвидя поживу. Он только, по обыкновению, сделал из фалд нанкового сюртука хвост и описал им три круга в воздухе, приговаривая:
— Я Ipse.
Аксютка стал объяснять ему:
— По мелочам будешь брать, дольше времени пройдет. Когда спросишь маслица, скажи, что забыл дома бутылочку, и не отставай, проси посудинки.
— Облапошим! Аксен, ты умнее Сатаны!
— Ты должен звать меня: Аксен Иваныч.
Сатане была пожалована при этом смазь. Сатана вытянулся во фрунт, сделал себе на голове пальцами рожки, сделал на своей широкой роже смазь вселенскую и в заключение вернул хвостом трижды. Прозвали его Сатаной, и недаром: как есть сатана, с хвостом и рогами.
План их вполне удался. У Аксютки через четверть часа оказалось краденого: две булки, банка малинового варенья, краюха полубелого хлеба и десятка два картофелю: Ноздри Аксютки раздувались, как маленькие паруса, — всегдашний признак того, что он либо хочет украсть, либо украл уже.
— Теперь, скакая играше веселыми ногами, в кабачару! — скомандовал невинный мальчик Аксюша.
Другое невинное дитя, мальчик Ipse, скорчил рожу на номер седьмой, на которой выразились радость и одобрение.
— Знаешь, что я отмочил?
— Что?
— Наплевал в кадушку с капустой.
— И-го-го-го! — заржало сатанинское горло.
Училищный и уличный тать Аксютка был человек необыкновенный, талантливый, человек сильной воли и крепкого ума, но его сгубила бурса (впрочем, отчасти и домашнее воспитание), как она сгубила сотни и сотни несчастных людей. В самой системе и характере его воровства сказалась сильная натура, — сильная, но погибшая нравственно. Он воровал артистически. Этот каторгорожденный не мог стянуть без того, чтобы зло не подшутить над тем, у кого он крал. Когда он забирался в сундук,
