— Нет, не могу.
Лягва встал в раздумье, не зная, вывернуться или нет. Когда предлагали вывернуться, то ученик подставлял с мои волосы, которые партнер и забирал в пясть. Ученик должен был высвободить свои волоса. Державший за волоса имел право запустить свою пятерню только раз в голову товарища, и когда мало-помалу освобождались полоса, он не имел права углубляться в них вторично. Мокрые волоса многие вывертывали очень ловко. Впрочем, бывали артисты, которые решались вывертываться п с сухими волосами: к числу таких принадлежал сам Сатана. Ipse, видя, что Лягва не решается, сказал:
— Ну ладно, подожди, только вымоюсь.
— Вот спасибо-то! — отвечал Лягва радостно.
Он носил воду Сатане, окачивал его, стараясь выслужиться и получить шайку; наконец Сатана вымылся, и Лягва с радостным выражением лица протянул руку к шайке.
— Эй, ребята! — закричал Сатана.
— Что же ты, Ipse?
Но голос Лягвы вопиял, как в пустыне. Человек пятнадцать налетело на призыв Сатаны.
— На шарап!
Сатана покатил шайку по скользкому полу. Все бросились на нее самым хищным образом.
Толкотня, шум, ругань и затрещины.
Наконец, когда вымылись многие, шаек освободилось достаточное количество. Лягва добыл шайку и начал с ожесточением намыливать голову, но лишь только волоса сто и лицо покрылись густой пеной мыла, как Сатана, вернувшийся зачем-то в баню, вырвал у него шайку и сделал ему смазь всеобщую. Лягва в испуге раскрыл широко глаза, пена пробралась за ресницы, и он ощутил в них едкое щнпанье, но делать было нечего; прищуриваясь и протирая глаза, он добрался кое-как до крана и промыл здесь их.
Между тем многие уже вымылись; сделалось гораздо тише в бане, хотя и слышны были иногда греготанье, брань и проч., что читатель, ознакомясь несколько с бытом бурсы, сам уже может вообразить себе.
Перейдемте в предбанник. Гардеробщик выдавал казенным белье. Ученики отправлялись в училище не парами, а кто успел вымыться, тот и убирался восвояси.
Вот тут-то и наступал праздник бурсы.
— Теперь, дедушка, следует двинуть от всех скорбей, — говорил Бенелявдов Гороблагодатскому.
— То есть столбуху водки, яже паче всякого глаголемого бога или чтилища?
— В Зеленецкий (кабак) дерганем.
— Только вот что: первая перемена Долбежина.
— Так что же?
— Заметит — отчехвостит (высечет).
— С какой стати он заметит?
— Развезет после бани-то натощак.
— А мы сначала потрескаем, а потом разопьем одну лишь штофендию.
— А, была не была, идет!
— Так наяривай (действуй), живо!
