Пока путешественники устраивались в своих каютах, прежде чем сойти к общему столу, Жиронда, постепенно увеличивая скорость, неслась вдоль Гаронны. Затем, переменив вскоре направление, пошла к юго-западу, дабы, миновав Барселону, Средиземное море и Алжир, достигнуть Тимбукту, где она должна была оставить мешок с депешами.
Отправившись из Бордо 9 октября, Жиронда должна была бросить якорь в Браззавиле 12 октября, около шести часов утра.
В столовой, где на конце стола собрались члены «экспедиции Сизэра», Сэнт-Клер был погружен в расчеты.
Направо от Сэнт-Клера, отделенный от него двумя приборами, сидел старик с белой бородой и медленно ел, не обращая, казалось, никакого внимания ни на спутников Сизэра, ни на других пассажиров. Но во время еды старик бросал взоры на Сэнт-Клера. И, странное дело, глаза Бастьена, сидевшего на другой стороне стола, напротив Никталопа, часто впивались взором в глаза старика. Один только из сидевших за столом заметил случайно этот маневр и стал наблюдать за ним; это был мичман Дамприх, адъютант адмирала.
Когда вышли из-за стола, мичман Дамприх постарался пропустить вперед Бастьена и удержать Сэнт-Клера, шепнув ему на ухо:
— Мне надо поговорить с вами… на палубе. Оставьте Бастьена говорить с адмиралом. Нам изменяют.
Сэнт-Клер вздрогнул и яркая краска залила его бледные щеки.
Три минуты спустя, исследователь и мичман стояли в самом уединенном углу платформы дирижабля, облокотившись на барьер. Платформа была погружена в темноту ночи, которую прорезывал только луч, исходивший от электрического фонаря.
Они тихо разговаривали и ветер уносил их слова в темноту ночи.
— Ну, что? — сказал Никталоп.
— Вы заметили странное поведение Бастьена? — спросил тотчас же мичман.
— Странное поведение Бастьена? Нет.
— А я видел.
— Что вы видели?
— Помните, прежде всего, как он настаивал в Париже, чтобы его взяли в экспедицию?
— Это может быть усердие, любопытство или любовь к приключениям.
— Хорошо! Но, быть может, это и шпионство.
— Ну, ну!
— Послушайте! В ночь с 8-го на 9-е октября в Бордо Бастьен, прячась, ушел из отеля в час ночи; он вернулся в пять часов утра тихонько, с надвинутой на лицо фуражкой, с поднятым воротником пальто. Он оставил дверь своей комнаты полуоткрытой. Он ни слова не сказал нам об этом. Почему?
Сэнт-Клер пожал плечами.
— Продолжайте, — сказал он, — потому что это еще не все.
— Нет, это еще не все. Здесь после обеда у Бастьена в каюте был разговор с одним из пассажиров.
