— И я искал тебя.
— Твой пульс пропал, — настаивает она. Сейчас она всхлипывает между словами, изо всех сил стараясь сохранить над собой контроль. Я никогда не видела, чтобы моя мать испытывала трудности, пытаясь сдержать себя в руках.
— Как и твой.
До меня доходит — Гром знает, чего не следует говорить и делать, чтобы ее не провоцировать. Он ее полная противоположность, или, может быть, — ее дополнение.
Ее глаза сосредотачиваются на его запястье, и слезы бегут по ее лицу, оставляя слабые потеки туши на щеках. Он улыбается и медленно убирает свою руку. Я думала, он хочет лучше показать ей свой браслет, но вместо этого он стягивает его с запястья и протягивает ей. С моего места браслет выглядит как единственная черная жемчужина, нанизанная на шнурок. Но судя по маминому лицу, этот черный шарик для нее важен. Настолько важен, что она забывает дышать.
— Моя жемчужина, — шепчет она. — Я думала, я ее потеряла.
Он ложит украшение в ее руку.
— Это не твоя жемчужина, любимая. Та была утрачена во взрыве вместе с тобой. Почти целый год я рыскал среди устричных колоний, ища жемчужину, годную ее заменить. Не знаю почему, но мне казалось, если я найду такую же идеальную жемчужину, я смогу каким-то образом найти и тебя. Когда я нашел ее, мне не принесло это утешения, на которое я надеялся. Но я не смог заставить себя ее выбросить. С тех пор я носил ее на своем запястье.
Это все, что нужно для моей мамы, чтобы броситься в его объятия, утягивая Рейчел за собой. Даже так — это, пожалуй, самый трогательный момент, который мне когда-либо доводилось видеть за мои восемнадцать лет.
Или, по крайней мере, это было бы таковым — если бы моя мама не цеплялась за человека, который не является моим отцом.
* * *
Уж лучше бы я была в соседней комнате с Рейчел, пусть бы мне и пришлось смотреть телевизор без звука, пока она спит, взгромоздив свою подстреленную ногу на подушку. Но очевидно, мое присутствие необходимо здесь. По-видимому, мне крайне важно выслушать, как мама с Громом наверстывают упущенные бог-его-знает-сколько-десятилетий, пока они были в разлуке. Услышать, как сильно она по нему скучала, как она все еще его любит и думает о нем каждый день. Послушать, как Гром клянется, что чувствовал ее иногда; как он думал, что сходит с ума; как навещал минное поле каждый день, оплакивая ее утрату и бла-бла-бла.
К счастью, рядом Гален — и почти все время, находясь в его объятиях, я чувствую себя спокойно и беспечно — несмотря на то, что моя кровь превратилась в острый соус, разливающийся по венам. Мне следовало бы растаять прямо сейчас. В конце концов, я практически потеряла и снова обрела его в течении изматывающих двадцати четырех часов. Но сейчас его руки чувствуются, словно цепи, удерживающие меня на кровати мотеля — и мне это совсем не нравится.
