Он останавливает свой разговор с Громом и наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.
— Как себя чувствуешь?
— Голодной.
Рейчел накладывает в тарелку яичницу с перцем, беконом, сыром и кучей других ингредиентов, о которых может заботиться менее голодный человек. Я даже не дую на нее, прежде чем отправить ложку в рот. Как только я это делаю, Гром говорит:
— Доброе утро, Эмма.
Я вежливо киваю.
— Доб утга — чавкаю я.
Гален подмигивает мне, затем откусывает кусок своего завтрака, который выглядит как крабовый пирог размером с его лицо. Кроме того, он пахнет грязными носками и квашеной капустой.
— Эмма, мы тут обсуждали наши планы, — продолжает Гром. — Я рад, что ты присоединилась к нам.
Я делаю глоток апельсинового сока.
— Какие планы?
Мама садится рядом с Громом с чашкой кофе.
— Планы насчет жизни на земле.
— Мы уже живем на земле.
— Да, — соглашается она. — Но похоже, что мы должны будем создать место для некоторых дополнений в нашей жизни. — Она не смотрит на Грома, но я понимаю, что речь идет о нем.
А это значит, что все мои усилия пошли насмарку. Если Гром собирается жить на земле, это означает, что он не может вернуться на свою территорию.
— Неужели они не поверили мне, — говорю я. — Они все еще на стороне Джагена?
— Мы не знаем, — отвечает Гром. — Мы ушли сразу же после нападения на тебя Джагена, во время хаоса. Что произошло после, не имеет значения. Я лучше буду жить среди людей, чем опасаться, что те, кто мне дорог, снова могут подвергнутся подобной опасности.
— Я тоже, — говорит мама, ярость сверкает в ее глазах. — Тебя ранили, и я не собиралась ждать, пока они нас бросят в Ледяные Пещеры до скончания времен. Идиоты.
Гален опускает руку мне на колено под столом и слегка его сжимает. В этом нет никакого проявления чувств вообще, но меня накрывает волной Галена, и я ничего с этим не могу поделать, кроме как принять эту волну лавы, что сейчас пробегает по моим венам. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь отнестись с уважением к тому, что этот знак должен был просто утешить меня. Гален, видимо, увидел это у меня на лице, потому что он тот час же убрал руку.
— Там нет к чему возвращаться, Эмма, — говорит Гален, прокашлявшись. — Этого Трибунала не должно было быть и вовсе. Мира Сирен, который мы когда-то знали, больше нет.
Значит, я была права. Единственной вещью, которая останавливала его в спальне, была моя рана. Не закон Сирен. И не традиции.
— Сейчас это только так кажется, — говорю я ему. — Дайте им некоторое время, прежде чем возвращаться обратно.
