— Как сам?
А Ксюха насмешливо уточнила:
— Опять в беседке лавку полировал? Как обычно, кучкуетесь вокруг Танечки?
Она произнесла это таким тоном, что сразу становилось понятно — Танечка не котируется. И даже рядом не стояла, если говорить прямо. Как рубль после дефолта по отношению к доллару. Андрей пробурчал:
— Это Пашка вокруг кучкуется. А я просто мимо шел.
— Ну да, конечно. Мимо он шел, — Оксана рассмеялась и откинула волосы непередаваемо-изящным движением. Потом сказала:
— Ладно, Русик, пора уже — матушка сегодня просила пораньше быть.
— Чего так? — спросил Руслан.
— А, не знаю. Что-то сказать хотела.
— Ну, пора так пора. Пойдем, — он взял ее за руку, собираясь вести к подъезду, но Ксюха неожиданно возразила:
— Не, ты иди уже. А меня, вон, Андрей до двери проводит.
К удивлению Андрея, Руслан не стал возражать и строить из себя мачо. Он спокойно сказал:
— Ну, ладно.
Потом притянул Оксану к себе, уверенным и очень взрослым движением провел рукой по гибкой спине, задержавшись внизу на аппетитных округлостях, и, наконец, поцеловал ее в губы. Ксюха запрокинула голову, отвечая, но сразу же отстранилась и сказала немного охрипшим голосом:
— Ну, все уже, все, иди.
Руслан улыбнулся ей. Потом, шутливо показав Андрею кулак, напутствовал: «Смотри, Сорокин, головой отвечаешь». И быстро зашагал прочь.
Андрею стало очень обидно. Вот гад, подумал он, даже не обернулся. Уверен на сто процентов, что я ему ни разу не конкурент. Смотрит, как на предмет мебели. Или, не знаю, на элемент дизайна. А я вот возьму сейчас и скажу ей…
— Ладно, Сорокин, хватит столбом стоять. Давай, веди меня в каменные палаты.
— Ага, — туповато сказал Андрей, силясь придумать что-нибудь остроумное. — Прошу проследовать.
И первым побрел к подъезду. Потянул на себя облупленную синюю дверь, в которую был вставлен некрашеный лист фанеры. Пропустил Ксюшу и следом за ней переступил порог, морщась от запаха, долетавшего из подвала. Воняло дохлыми кошками. Или, может, дохлыми крысами.
В подъезде было темно, чему Андрей был, в общем-то, рад. Ему совсем не хотелось разглядывать искореженные почтовые ящики, заплеванный пол, черные ожоги на потолке и корявые иероглифы на стене, самый крупный из которых доводил до сведения: «Море там» и был для наглядности снабжен стрелкой. Видимо, среди дворовой шпаны попадались романтические натуры, втайне мечтающие о соленых брызгах в лицо и фок-мачтах с белоснежными парусами на горизонте.
Впрочем, мрак был все же разбавлен струйкой желтоватого света, который лился с третьего этажа. По крайней мере, лестницу было видно.
