Как я отметила в письме Милисенте, отношения в этой семье нельзя было назвать теплыми и родственными. Но меня поразило, что дэйна Агата, невысокая хрупкая старушка самого благостного вида, в день прибытия встречавшая меня ласковой улыбкой, так пренебрежительно отзывается о собственном внуке, а что еще хуже — о покойном сыне.
Виктория на слова баронессы не обиделась, а реплику дэя Герберта вообще пропустила мимо ушей. Она посмотрела на меня, на Стефана, жующего теперь спаржу, и улыбнулась каким-то своим мыслям.
— Вы все-таки подумайте, Милисента, — сказала она мне. — В наше время нелегко найти достойную партию.
Прозвучало это как шутка, но никто не смеялся.
После ужина дэйна Агата попросила меня проводить ее в комнату, чего раньше не было.
— И принесите мне каких-нибудь капель.
— Сердечных? — забеспокоилась я.
— От тяжести в желудке, — усмехнулась старушка. — Это вы, дорогуша, за столом жевали траву, а я люблю, чтобы в тарелке лежал кусок сочного мяса. Но сегодня этот кусок был великоват.
Здоровье у нее было отменное, и я решила, что в данном случае можно ограничиться фенхелевым чаем.
— Вот вы и пригодились как целительница, — хмыкнула баронесса, когда я принесла отвар. — Нет-нет, это не упрек. Напротив — мне неудобно, что я не даю вам возможности себя проявить. Небось ехали сюда и мечтали, как поднимете со смертного одра больную старушенцию, а та в награду… А чего вы, собственно, хотите?
— У меня не было подобных мыслей, дэйна Агата.
— Да? — прищурилась она. — А знаете, я вам верю. Вы ведь не из бедной семьи, Милисента. И вам, верно, не было нужды соглашаться работать на меня?
Я кивнула, пытаясь понять, к чему она ведет.
— Тогда зачем вам это?
— Я… я хотела бы самостоятельно обеспечивать свою жизнь и не зависеть от родных, — не найдя, что ответить, я сказала правду.
— Ни от кого не зависеть, — задумчиво повторила баронесса. — Когда-то мне тоже хотелось быть свободной в выборе. Но в нашем мире для этого нужно родиться либо мужчиной, либо магом. Мне не повезло так, как вам. Но независимости я все-таки добилась. Всего-то надо было пережить мужа, бывшего пьяницей, как Герберт, и бабником, как Рудольф, похоронить сына, который при подобном отце вырос слюнтяем и сам воспитал такого же слюнтяя, и стать полноправной хозяйкой всего того, что долгие годы и так держалось на мне. Думаете, мой муж интересовался делами в поместье? Или мой сын следил за банковскими счетами? А все эти стервятники, каждое лето слетающиеся на виллу, знают, откуда берутся деньги, которые я ежемесячно им перечисляю?
