Подруги замужем за бизнесменами, ездят на иномарках и о себе предпочитают много не рассказывать. Что на душе – не говорят. Время откровений прошло. Мужья в бизнесе – тяжёлое испытание. Видятся они редко. Клава теперь активный садовод, выращивает на даче цветы, холит самшиты, розы, ирисы, иногда, по просьбе, забирает детей подруг из садика и остаётся с ними по вечерам. Родители заняты: корпоративная вечеринка или просто решили поужинать, отвлечься от обыденных дел, снять напряжение. Клава понимает, безотказна, как всегда, на подхвате. Милая серая мышь, Клава. Она уже не фонит, нет надобности в её фоне, все пристроены, замужем. Она теперь живое наглядное пособие неудачницы, демонстрирует, что могло произойти с ними, если бы…Подруги её жалеют, и это приятно, очень приятно… Они даже не могут представить себя на её месте, какой ужас, бедная, бедная Клава, бедная Лиза. Респектабельные, они говорят о ней как о живой покойнице, тихо и с глубокими вздохами сочувствия.
– Клав, а Клав, пойдём с нами в ресторан, тряхнём стариной, – Вика смеётся в трубку бисерным, перекатывающимся смехом хищницы.
– Какое там, мне и одеть-то нечего.
– Мы тебе соберём. У Вальки вечернее платье есть, только три раза надёванное. Она носить его отказывается, примелькалось. Туфли я дам, мне они жмут.
– Не пойду.
– Ну, Клав, пожалуйста. Тут, понимаешь, какое дело, – колется Вика, приоткрывает карты. – Знаешь, я со своим не в ладах, ушла, подразнить хочу или как уж получится… К нам на фирму итальянец приехал. Глаз на меня положил. Ты у нас умница-разумница, языки знаешь, об искусстве и всякой ерунде поговорить можешь. Надо нам тебя для беседы, чтоб в грязь лицом не ударить, остальное, как обычно, я беру на себя. Клав, соглашайся, без тебя – никак.
– А кто ещё будет?
– Все наши с мужьями.
– Хорошо.
Она пришла. Цвета васильков платье выгодно оттеняло её рыжие, чуть вьющиеся волосы и белые, плавные руки без средиземноморского загара. Клава вдруг перестала привычно фонить, она доминировала. Итальянец взглянул на дурнушку и ахнул. Она почувствовала взгляд, чтоб не смущаться, выпила, потом ещё и ещё. Коньяк ударил непьющей Клаве в голову, коньяк поднял её с места и повёл танцевать. С итальянцем они спелись сразу: Боккаччо, Петрарка, клан Медичи и суровый Савонарола. Они перелопатили эпохи, перетёрли сюжеты.
Вечер трещал по швам, и Вика потихоньку сгорала от гнева и вся обугливалась. Что произошло с бесцветной Клавой, никто не мог понять. Девчонки выходили в туалетную комнату, совещались. Теперь Клава интерпретировалась как нахалка, которая неправильно пользуется чужим платьем. Нависла явная угроза: неблагодарная Клава неправильно использует и итальянца, вернее правильно, но он-то изначально предназначался не ей и приглашал не её. Итальянец совсем игнорировал Вику. Вика была на грани. Клава ничего не замечала или замечать не хотела. Выглядела она фантастично. Окучивание роз на свежем воздухе явно шло ей на пользу. К тому же она изнутри горела вдохновением, для дурнушек это несомненный знак и козырь. К тому же она говорила по-английски, и, на беду, по-итальянски. Несчастливая мама была учительницей и дальновидно привила дочери любовь к языкам. Подруги сидели за столом немыми, довольствовались сжатым переводом, брошенным как кость под стол, для голодных собак. Нашли повод и Клаву вывели для объяснений, поставили на вид и вспомнили о платье. Безнадёжно. Тихоню как подменили, будто она вспомнила Коктебель, поэта и безумные ночи под звёздным южным небом. Нет, сказала Клава. Сегодня он мой, а дальше, как получится, пусть Вика, если хочет, забирает, но не сразу, потом. Ей, Клаве, не привыкать терять мужчин. Вынесет и вытерпит.
