Я едва сдерживаю улыбку, но опарыш всё читает в моих глазах, поэтому я вновь перевожу взгляд в потолок.
— Послушай, — говорю. — Если ты завтра проснёшься, выкинешь из головы весь этот бред про Вселенские замуты, и станешь прежним, то…
— Да погоди ты! — Опарыш поднимается на локтях, и я отчётливо вижу его напряжённое лицо. Лёгкий синий свет ночи едва касается фаса Андрюшки. — Завтра ничего не будет. Понимаешь… история дальше не написана. Она дописана только до двадцать третьего июля!
Я хмурюсь. Опять психическая нестабильность.
— До сегодняшнего дня ты изъяснялся, как мой брат, а кто сейчас говорит со мной? — спрашиваю я.
— Я говорю, — отвечает опарыш. — Понимаешь, двадцать четвёртого июля нет! — последнее слово он произносит шипя, будто оно обжигает его губы. — Весь мир застрял в двадцать третьем.
— Что за чушь?
— Я считал. Сегодня была знаменательная дата. Мы проснулись в двадцать третьем июля двадцать третий раз. И сегодня я впервые рассказал об этом. Тебе. Знаешь, я сам не сразу заметил это. Где-то на третий или четвёртый день только. Но вы ничего не замечаете. Вы просыпаетесь и делаете всё то же самое, что все делают двадцать третьего июля. Мы все проживаем этот день по кругу уже двадцать три дня. Ни ты, ни мама, ни папа это не замечают.
Я вдруг чуть улыбаюсь и вспоминаю.
— Погоди, — говорю. — Это ж было в каком-то фильме, да? И даже вроде не в одном. День Сурка — самый известный. И ещё там как-то баба одна застряла в двадцати минутах и постоянно возвращалась на дороге назад. Блин, да я по-моему ещё где-то видел это. — Я улыбаюсь во весь рот и с некоторым интересом смотрю на младшего. — Ты стырил эту идею у Голливуда.
Опарыш чуть наклоняется ко мне, его вспотевшее лицо чуть блеснуло в свете ночи.
— Я не шучу, — шепчет он так тревожно, что я чувствовал напряжение даже в его горячем дыхании. — Завтра ты проснёшься снова в двадцать третьем июля. И я надеюсь, что теперь ты будешь помнить наш разговор и поймёшь, насколько я был прав.
— Давай так, — меня поглощает азарт, и я тоже шепчу. — Если я проснусь завтра в двадцать четвёртом июля, я тебе… нет, щелбанами ты не отделаешься. Короче, весь день будешь работать на меня, договорились?
— Всё шутишь, — усмехается опарыш, а я внезапно чувствую щупальца сна, обвивающие моё тело. — А как, по-твоему, я узнал про зубную пасту утром? Я всё знал. Я знал, что мама приготовит на ужин баранину, какие продукты она принесёт.
Я чуточку хмурюсь, и вдруг правда пугаюсь.
