— Коль слово дал, точно сделает, — кивнул Рудослав знатному воину. — А лепше него никто и не сможет. Так-то, Добромысл! Речёшь, сей Болотный меч — подарок самому князю Годославу?
— Брат мой двоюродный первенца ждёт, так что наперёд ничего не буду ему сказывать. — И Добромысл протянул главе рудокопов сафьяновый кошель.
— А чего он ушёл, не рёк ничего? — удивился Хлыст, кивнув в сторону кузнеца.
— Такая работа чистоты души и помыслов требует, — наставительно пояснил главный рудокоп. — Он теперь уже до того, как скует крицу, ничего есть не будет и речь ни с кем не должен, даже подручному будет только знаками указывать.
— Ого! — изумился молодой рудокоп.
— А ты думал, не каждому кузнецу выпадает честь сварганить меч из Перунова железа. Тут особое дело, волшба. Нельзя, чтоб огненная нить, молнией самого Громовержца протянутая, прервалась, такой меч токмо под оком мастера и беседой с железом должен исполнен быть!
— А поглядеть можно? — загорелся Хлыст.
— Сказано тебе, тайна есть сие действо, никому стороннему того ведать не положено. Даже лучший ученик не всё разумеет, так-то, а ты поглядеть!
В княжеском тереме царила радостная суета. На лике самого князя Годослава не осталось и следа от обычной суровости, он был озарён счастливой улыбкой. Ещё бы, нынче у него родился первенец, да ещё и сын, наследник, воин! Оттого грозный ободритский князь был готов скакать и смеяться словно дитя.
— Ого-го, — с порога загремел трубным своим гласом двоюродный брат Добромысл и сгрёб его в могучие, будто клещи, объятия. — С первенцем тебя, брательник, с наследником, ух, и молодцы вы с Умилою!
— Да тише вы, громогласные, не на поле брани, заснул богатырь-то! — шутливо-строго пожурила их молодая мать, которая ещё слабым шагом вошла в гридницу в новой расшитой рубахе и уложенными по-женски русыми косами на голове.
— Умила, твой сын — будущий воин, ему шум сражения, что песня! — молвил Добромысл, смирив свой глас и незаметно подмигнув князю. — Ты лепше покажи мне племянника!
— Коли тихо поведёшь себя, покажу, — улыбнулась молодая мать.
— Ой, погоди, я же тебе подарок приготовил, — встрепенулся Доброслав, протягивая роженице небольшой берестяной короб искусной работы. — Вот лунницы серебряные покровительницы женской богини Макоши и обереги, рекут, от серебра молоко прибывает…. — Вслед за Умилой они с князем прошли в небольшую уютную светёлку, стараясь ступать неслышно.
— Красавец, — прошептал Добромысл, — как есть красавец, вылитый отец!
