— Вот. Нашла. — Открыла. — Ветхий завет. — Стой! Я, кажется, вспомнила. Развернула вверх переплётом, потрясла. Странички затрепетали и оттуда, словно сухой лист с дерева, вылетела фотография. Лера подняла её, внимательно всмотрелась.
— Вот, прадедушка моей мамы, тот, Александр Вознесенский, протоиерей.
— Дай посмотреть. — Марк внимательно стал рассматривать фотографию. — Старая. Одна из первых. Пожелтела, видишь?
Прочитал на обратной стороне выцветшие от времени строчки.
Не тот блажен, кто хорошо начинает, а кто хорошо заканчивает подвиг свой
— Лицо какое, лик, скорее. Сейчас таких лиц днём с огнём не сыщешь.
— Рожа от слова «вырождение»?
— Или «рождение»? Красавчиком новорожденного не назовёшь?
— Да, лицо, а тем более «лик» надо заслужить. Твой прадедушка несёт на лице печать духовности. Вот она и делает его лицо ликом.
— Трудно возразить.
— Помнишь, портрет Дориана Грея?
— Не видела. Где выставлен? В Третьяковке?
— Нигде не выставлен. Это роман. Человек остается вечно молодым, зато портрет искажается с каждым новым преступлением хозяина.
— Если выберусь отсюда, почитаю. Я как биолог тебе скажу. Красота — гармония, равновесие во всем: в мыслях, желаниях.
— И тишина. Красота не может быть громкой.
— Еще как может. Сейчас красота громкая. Чем ярче и громче, тем красивее.
— Вот и мир она не спасает, такая. Помнишь, у Достоевского? Красота спасет мир?
— Почему же нас не спасает?
— Вторую часть фразы обрезали. Красота во Христе. Все просто, а мы подменили суррогатом: макияжем, пирсингом, тряпками, косметологией, подтяжками. — Взял фотографию из рук Леры.
— Ты лучше скажи мне, Марк, что дальше? Он придёт опять. Что мне делать?
— Я бы только мечтал об этом.
— О чём?
— Чтобы за мной пришли.
— Глупости, какие!
— Ты внучка протоиерея, не важно, сколько «пра» впереди. У тебя есть возможность его увидеть. И ты еще думаешь, что тебе делать?
— Я боюсь. Я просто боюсь.
— Хорошо, я не буду тебя оставлять. Не бойся. — Марк подошел к Лере, обнял, погладил по голове теплой рукой.
— Марк! — Волна нежности захлестнула Леру. — Она прижалась щекой к его плечу
— Лера. Оденься. У тебя нет ничего поприличнее? — Подошел к старому шкафу. — Ого, деревянный, крепкий. Умели делать на века. — Открыл дверцу.
Там висел тёмно-коричневый костюм с орденами и медалями, голубое платье в мелкий, темно-синий горошек с белым кружевным воротничком, еще какие-то вещи. Достал платье, протянул вместе с плечиками:
— Надень! — отвернулся.
