— Слушайте! Оставьте меня в покое! Со мной ваши штучки не пройдут! — Лера лихорадочно схватилась за виски и взмолилась:
— Господи! Что делать?
И вдруг её озарила спасительная мысль — пистолет. Она представила в ладони пистолет и сразу почувствовала гладкую рукоятку. Пистолет был пластмассовый, игрушечный, из детства, но он придал ей уверенности.
— Слушай, ты, спаниель в шинели! Ещё одно слово — и я стреляю! Попадаю в глаз слёта. И ты труп! Иди отсюда подобру-поздорову! Считаю до трёх!!! Не заставляй меня убивать! Хоть я и атеистка, кровь проливать не хочу!
Красноармеец не ожидал такого поворота событий, почесал ухо, приподняв будёновку. Наверное, решить такую нестандартную ситуацию он был не в силах.
— Малахольная девка! — Потряс кулаком. — Но, погодь! Ты ещё получишь за супротивление властям!
Власти развернулись и бодро зашагали по песку.
— Господи, он вернётся. Что делать? Что ему надо? Думай, Лера. Стоп. Прадедушка. Протоиерей. Церковные цацки. Если речь идёт о голоде — это двадцатые годы. После революции. Почти сто лет назад. Восемьдесят. Да, мамин прадедушка. Его забрали ночью. Тогда преследовали священнослужителей. Кошмар. Она тут причём? Получается, что в этой проклятой пустыне и время остановилось? Бред.. Голод, он говорил про голод.
В дверь постучали. Опять! Упала на пол. Схватила пистолет.
— Лера! Это что ещё за жилище?
— Марк! Это ты! — Вскочила, распахнула дверь.
— Он приходил! Опять!
— Кто?
— Этот, в будёновке!
— Слушай! Что это ты выстроила опять?
— Просто дом моих предков, прабабушкин, а потом бабушкин. Неважно, хотя, наверное, важно. Не знаю — Лера схватилась за виски.
— Марк! Послушай! Он приходил опять!
— Я понял. Я слышу. Не кричи!
— Марк! Он был с ружьём! Он хочет меня арестовать.
— Ты отстреливалась? — Марк разжал её пальцы, взял пистолет, подбросил в воздух и поймал, как заправский ковбой.
— Марк! Мне не до шуток. У них — мой прадед, прячет какие-то церковные цацки. Потир, кажется. За это его и забрали.
— Слушай, глянцевая моя! — Взял журнал, лежавший на стуле. — Похоже на правду.
— Хватит скоморошничать.
— Ты ему зачем?
— Он сказал, что я должна выпытать, где прадед прячет ценности.
— Логично. Видно, они использовали все свои нежные методы. Церковь сама предложила отдать свои ценности на помощь голодающим, за исключением священных сосудов.
— Это что?
— Это, правнучка дорогая, и есть потир[3]. Чаша для причастия. Скорее всего — золотая или серебряная. «Пейте от неё все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов
