Потом полоскала Анна занавески, звонко хлопала вальком, так что вздрагивала вода в речке.
Развернулась на том берегу машина Дмитрия, прошуршала по гальке, затормозила у плотцов.
— Бог в помощь, — пытался казаться беспечным.
— Спасибо, — ответила Анна,
— Домой-то когда?
Разогнулась Анна:
— Не вернусь я, Митя.
Он помолчал.
— Ну, ладно, — согласился. Потом спросил:
— В суд будешь подавать или как?
— Зачем?
— А барахло как делить будем?
— Не надо мне никакого барахла. Нынче, говорят, лету и осени долгими быть, живицы дам плана два, заработаю на все про все…
Он пошел было от нее, остановился, спросил:
— И чего тебе не хватало-то? Дом поставил, на машину копил. Баню хотел…
Анна пожала плечами.
— Вот именно: сама не знаешь, чего тебе надо! — И хлопнул дверцей, и развернул машину так, что даже искусно уложенные пни полетели один за другим в воду…
6
Будто после дальней дороги вернулась Анна домой — так себя чувствовала в родной своей избушке на берегу речки. Иногда, правда, щемило сердце от жалости к Дмитрию. Копошился, строил, копил, планировал, а она враз все его планы смешала. Бросила с хозяйством — живи! Возвращаться не хотела, а жалеть жалела. От дум этих отвлекали ребятишки — опять сбегались со всей деревни во двор к ней, как в театр.
Выносили на улицу стол. Ставила Анна на край «корешок» (нарочно так называла, чтоб непонятно было поначалу, кто это), приговаривала:
— Рос, рос корешок. Козы его подгрызли, мозглый стал. Я его перевернула, а это — лосенок!
И по глазам понимала: увидели ребятишки — правда лосенок!
— Да еще с больной ногой. Может, оступился, может, раненый. Тяжеленько ему теперь придется, а ну как волк! — ставила рядом «волка».
— Не надо! Не надо! — кричали дружно зрители,
— Правильно, не надо. Хоть и так в жизни-то бывает. А мы счас на волка охотника направим!
Смеется детвора: такой потешный перед ними охотник появляется.
До тех пор, пока не настанет время по коров, по коз бежать, все гомонят во дворе Анны ребятишки, слушая смешные и грустные истории про «лесовиков» ее.
А поздно вечером, когда сгущался над речкой туман, голубея под молодым месяцем, занавешивала Анна окошки. С замиранием сердца брала новую коряжинку. Рассматривала подолгу, не торопясь, пытаясь угадать, кто же скрывается под корой, под трещинами. Случалось, не по одному разу возвращалась все к той же загадке, и наконец, устав таиться от нее, выглядывала вдруг из коряжинки уморительная морда чертенка или какого другого чудища. Главное в этом — увидеть. А уж выпустить на волю — труд небольшой. Осторожно ножичком счищала все лишнее, кое-что подрезала, кое-что выстругивала.
