— Вы все захвачены как заложники и будете в плену до тех пор, пока кабульское правительство не выполнит предъявленные ему требования. В противном случае вы будете уничтожены.
Какие это требования, хозяин не сказал. Он назвал еще свое имя — Модир Джагран, самодовольно подчеркнув, что оно хорошо известно на севере Афганистана. Потом европеец раздал всем листки бумаги и потребовал их заполнить.
Сапрыкин повертел бумажку. На ней от руки были написаны вопросы. Все с выжиданием смотрели на него.
— Пишите что-нибудь, — сказал он негромко.
— Что-нибудь — не надо, — холодно заметил европеец. — Пишите правду.
Сапрыкин пожал плечами, взял шариковую ручку. В графе «Фамилия» он написал первое, что пришло в голову: «Петров Владимир Николаевич». Место жительства указывать не стал, а в графе о вероисповедании поставил прочерк. «Являетесь ли членом КПСС?» Сапрыкин подумал и написал «Да». В последнем пункте спрашивалось, для чего прибыл в Афганистан. Сапрыкин быстро написал: «Для строительства комбината. Для помощи афганскому народу». И отдал бумагу.
— Петров Владимир Николаевич, — прочел европеец и что-то спросил у «Иисуса».
Тот усмехнулся, встал, подошел к Сапрыкину.
— Сап-рикин, — сказал он, ткнув его пальцем в грудь. — Сафар, — показал он на Нура.
Остальных называть не стал, наверное, не знал. Хозяин зашевелился, ущипнул бородку и что-то сказал.
— Вы находитесь на территории Афганистана, поэтому должны принять ислам, — перевел европеец.
— Разве есть такой закон, по которому иностранец, приехавший в Афганистан, должен принимать чужую веру? Мы — гости этой страны и приехали помогать афганскому народу. Вы сами это знаете. Разве адат позволяет так обращаться с гостями?
— Вы пленные враги, — перевел европеец. — И помогаете правительству, которое идет против аллаха.
— Афганское правительство, насколько я знаю, ни в чем не препятствует верующим, — возразил Сапрыкин, но Модир Джагран даже не дослушал перевод.
— Последний раз спрашиваю: согласны ли принять ислам?
Все молчали.
— А ты, Сафар? Ты же мусульманин? — обратился Модир к Сафарову на пушту.
— Мой народ исповедовал ислам. Сейчас веруют только старики. Я же никогда не верил в аллаха и уже, конечно, верить не буду.
— Ты пожалеешь об этом.
— Господин Модир Джагран сказал, что вы все пожалеете о своем поступке, — бесстрастно повторил европеец.
На следующее утро вновь вызвали на допрос. На этот раз в комнате находилось двое: европеец и охранник с автоматом.
