Когда Тахиос схватил её за волосы, чтобы запрокинуть голову, в его руке остался парик, а Алвириан, оттолкнув его обеими руками, так что сирота опрокинулся вместе с подвернувшимся столиком, отпрянула. Из сапога она вытащила нож и встала на ноги одновременно с Тахиосом.
Он пнул столик, отчего тот отлетел к окну и мрачно сказал, чувствуя, как набухает правый рукав от неглубоких порезов:
– Предложение остаётся в силе.
– Где же моё счастье? – непонятно ответила дева. – А? Твоего старика увели стражи.
– Ты!? – юноша узнал её голос. – Ты! Как…
– Я Охотница, забыл? Таких, как я, Зеркало притягивает и выводит на след.
Сирот непонимающе уставился на неё, – ведьма! – потом бросился мимо, к выходу.
– Давно это было?
– Незадолго до того, как ты вошел.
В дверях юноша всё же обернулся.
– Уходи. Тебе здесь не место.
– Тахиос! – позвала его, и он остановился. – Библиотекарь сказал, что книга у него в сундуке, с двойным дном.
«Какая книга?» – он уже бежал по коридору.
* * *
Когда Хэрск опустил свой тесак, кто-то из дальнего тёмного угла неожиданно захохотал – громко, пьяно, и издевательски.
– Что такое? – спросил Танкред. – По нраву моё правосудие? Выпей ещё, гость, за моё здоровье.
– Не премину! – отозвался неизвестный воитель. – И более, да! Я выпью за тебя!
В повисшем напряженном молчании все слышали, как он проталкивается ближе к трону. Наконец его стало видно всем – высокий, белокурый, в синем дублете, расшитом серебряной нитью и со страшной раной через правую половину лица. Держа в руках золотой кубок – знак признательности его заслуг перед троном, незнакомец пренебрежительно поклонился.
– Я сказал, Танкред Наорк. Я выпью за тебя, если ты осмелишься поднести мне вина. Твой отец не единожды делал это.
– Полегче, воин, – выступил вперед Ланье. – Герцог оказывает милость за дела, а не слова. Я налью тебе.
– К Хёриру! – рыкнул мужчина, тряхнув головой. – Я, Тирн из Круссна, чести своей не уступлю никому! Раз уж герцог брезгует поднести чашу мне, рубившемуся с туэркинтинцами в двадцати битвах и никогда – никогда! – я не показал спины, то вина на нём! И гордыня погубит безусого юнца, будь я проклят!
– Где Ульрика?! – закричал вдруг Медведь, покрывая слова мажордома и раскрасневшегося Танкреда. – Где бароны Севера? Где Лури Одноглазый, Седой Грир, Хельми Вольная Пташка? Почему мы должны есть с этими торгашами, что, как коршуны, слетелись сюда со всех концов света? Кому ты смотришь в рот, Танкред?!
