За прилавком в магазине стоял молоденький, хрупкий американский паренек, которого у нас прозвали Абдул-Хассан. «Абдул» означает «раб такого-то», затем обычно следует одно из девяноста девяти имен Аллаха — Господь миров, Милосердный и так далее. В случае с американцем ирония заключалась в том, что он буквально принадлежал Хассану; пожалуй, единственное, что не связывало его с хозяином — генетическое родство. Поговаривали, что Абдул-Хассан не родился мальчиком, точно так же как, скажем, Ясмин — девочкой, но, насколько мне известно, никто еще не потрудился проверить.
Он что-то спросил меня на своем родном языке. Любителей поглазеть на магазинные полки и прицениться, время от времени забредавших к Хассану, ждал настоящий сюрприз, потому что товар в его заведении попросту отсутствовал: Шиит торговал практически всем на свете, а значит незачем демонстрировать образцы покупателям. Я не говорил по-английски, поэтому просто указал большим пальцем в сторону грязного набивного занавеса. Мальчик кивнул и снова погрузился в блаженное самосозерцание, от которого я его оторвал.
Я прошел за занавес, пересек склад, вышел в проулок. Как только приблизился к стальным воротам, они почти бесшумно распахнулась. — Сезам, откройся! — не удержавшись, шепнул я. Потом шагнул внутрь скудно освещенной комнаты и осмотрелся. Наркотики заставили меня забыть, что такое страх. А также, к сожалению, осторожность и осмотрительность; но мое главное богатство и основное оружие — данный мне от рождения инстинкт исправно служит мне днем и ночью, одурманен я пилюльками или нет. Хассан возлежал на миниатюрной горе из подушек и не спеша курил кальян. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было негромкое бульканье; я уловил острый запах гашиша. На краю ковра в неудобной позе, с прямой как палка спиной, застыла до смерти напуганная Никки. Абдулла покоился на подушках рядом с Шиитом и шептал ему что-то на ухо. Тот сохранял абсолютно бесстрастный вид: его лицо казалось таким же пустым, как рука, поймавшая ветер. Сегодняшним приемом ведает он; я стоял и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит заговорить.
— Ахлан ва сахлан! — произнес наконец Хассан, на мгновение растянув губы в улыбке. Это формальное приветствие, что-то вроде «добро пожаловать», а буквально «ты пришел к своей родне и нашел ровное место», должно задать тон всей нашей встрече. Я ответил такой же вежливой фразой, меня пригласили сесть. Я устроился рядом с Никки. В ее платиновых волосах, на самой макушке, я заметил одну-единственную училку. Наверняка языковая приставка: я знал, что без нее она ни слова не понимает по-арабски. Я принял маленькую чашечку щедро сдобренного кардамоном кофе, поднял ее в знак приветствия Шииту, потом сказал: «Да будет вечно обильным твой стол», и поднес к губам.
