– Предал он нашего архиепископа, – задумчиво произнес Иван, – и снова его предаст, вот что означают слова – искупление от греха и вторичный грех. Но что за этим скрывается?
– Это логический circulus vitiosus,[37] – предположил Матей.
– Никакой тут нет связи с логикой.
– Вконец запутано! Мне с самого начала казалось подозрительным, что доктор Альберти записывал проповеди учителя. А в особенно щекотливых местах его даже сотрясала дрожь и он совсем погружался в свою тетрадь.
– Ты думаешь, он о них сообщал? – удивился Иван. – Кому?
– Пока не знаю.
– Отцу Игнацию?
– Патер может сам послушать проповеди. Он предает церковного предстоятеля и будет предавать, следовательно, свои записи он куда-то отсылает и будет впредь отсылать, а отец Игнаций считает это грехом, но все равно подбивает его на предательство, видя здесь и искупление, и вторичный грех…
– Проклятое противоречие!
– Дьявольская иезуитская диалектика, как однажды нам сказал учитель, – возразил более проницательный Матей. – Давай договоримся: я буду потихоньку следить за отцом Игнацием, а ты приглядывай за кающимся предателем. И смотри, пока не разберемся, куда ведет эта интрига против нашего учителя, никому ни слова!..
Матей подверг настоящей осаде дом доктора Альберти. Благочестивый католик мало общался с миром: он редко выходил, еще реже принимал гостей. По временам из его окон доносились тревожные восклицания, молитвы и плач.
– Пишет свою мистерию, – комментировал зоркий соглядатай, – о страстях господних, которую дворянские дочки будут разыгрывать в канун пасхи.
А вдохновенный автор в творческом экстазе вновь и вновь переживал сцену осуждения Христа, причем особенно его воображение потрясала речь Понтия Пилата.
– Я имею право, – неслись изнутри крики, – осудить тебя, Иисус, ибо власть моя выше власти божьей… Да! Да, Доминис, ты поганый Пилат, предавший Спасителя, ты хотел бы наслаждаться властью, данной тебе от бога, но в этом будет для тебя погибель, увы, тебе, богоубийца, на стене я пишу мене, текел, фарес…
– Вот негодяй, – вздрогнул Матей, – ведь он собирается изобразить в лице Пилата нашего учителя.
Дальнейшие слова доктора перешли в бессвязное бормотание. В освещенной комнате наверху загремели вериги, скрипнул старый стол, потом на пол упали стулья и раздался бешеный топот, а затем последовали душераздирающие стоны, к разочарованию единственного слушателя, которому так и не удалось пока понять происходящее.
Надо было действовать иначе. Вместо того чтобы торчать под окном доктора Альберти, Матей решил устроить ловушку у его ближайших друзей. Чаще всего доктор заглядывал к дворянину Якову, где собирались и некоторые члены капитула. Дом дворянина находился поблизости от дворца Диоклетиана, с развалин наблюдать было удобнее, чем на углу оживленной улицы. Волнение охватило пылкого семинариста. Надо установить целиком эти тайные связи независимо от того, какую опасность они в себе таят. Из своего убежища он мог видеть чердачное оконце на крыше дома, за которым наблюдал. Не забраться ли туда? Вечером следующего дня он приступил к осуществлению своего плана. Перебросил от стены на карниз рыбацкие шесты и на руках перебрался к дому, а затем пролез в узкое оконце. Итак, он находился внутри, над комнатами верхнего этажа. Разувшись, он осторожно ступал по могучим балкам, которые неплотно прилегали к стенам и кое-где оставляли довольно большие щели; сквозь них проникал свет и доносились голоса.
