В этот-то момент он и решил выйти на балкон.
… Номера телефонов в городке были в два с лишним раза человечнее, чем в мегаполисах. Набрав три «тройки», Чунай уже слышал упыханность Кытя.
– Чему у вас учат? – спросил он.
– Престижная чушь, т-скть, – хохотнул Кыть.
– Не жалеешь, что уехал? – спросил Чунай. Кыть был первым из них, кто переехал в Москву, в общагу на Ломоносовском. Позднее отчалили некоторые «ферзи», чтобы не расплескивать старательность по электричкам. Грустно было смотреть, как везла вчерашняя классная красавица тюк с какими-то подушками, на глазах теряя свою воздушность. Кыть сказал, что так уходят сделавшие свое дело феи юности.
– Скоро т-скть, все слиняют, – со светлой печалью ответил Кыть. – Умище-то куда девать? Тесен для него городок за крепкой стеною… Говори, чего надо. Я, т-скть, жрать хочу.
– Литературам-то учат? – невозмутимо продолжал Чунай.
Кыть оживился: ему все-таки было немного не по себе от своего «гуманитарного» одиночества. По правде говоря, совсем было не сладко среди совершенно новых людей, когда рядом – никого из «старой гвардии».
– Да, конечно, учат. Долбят, можно сказать…
– Конспектируешь, небось?
Чунай уже знал, что «зарубежку» Кыть читает запоем по библиотекам – институтской и «общежитской». Тот и вправду глотал тома в невзрачных муаровых переплетах, устремляясь вперед и вширь от программы. Образованные москвичи из спецшкол задели его самолюбие, и он решил во что бы то ни стало «догнать» их… во всем. «Хоть глаза сломаю, а проглочу эти тыщи», – твердил Кыть про себя, имея в виду страницы.
– А чего это ты вдруг… с твоими, т-скть, низменными интересами?…
– Твоя, Кыть, задача – докладывать народу обо всем существенном, чего я, народ, знать возможности не имею. Вот и доложи. Утоли мою народную тягу к культурным, б…, ценностям.
– Вы хочете песен? – спросил Кыть, зная Чуная, как облупленного.
– Надо, понимаешь, экспромт задумчивый: случай необычный.
– Сколько у нас времени?
– До двадцати ноль-ноль…
Через полчаса Чунай с фальшивым благоговением перелистывал 90-копеечную толстенную тетрадь, в которой бисерным почерком медалиста в изобилии были переписаны громадные куски из обязательного списка зарубежной литературы, которую обязаны были прочитать и знать будущие гуманитарии.
Здесь были фрагменты поэм, длинные стихи-канцоны, куски задорной западноевропейской прозы.
Чунай внимательно всматривался в строфы.
… Ты б с досады умерла
Если б только поняла
Что теряют недотроги.
