— Это бесчеловечная жестокость! И это пресловутая цивилизация, которую вы несли в Россию? Разве мы не оставляем у русских своих раненых и множество пленных?
— Это война, герцог! Наши раненые уже ничем не помогут армии.
— Это не война! — никогда раньше, если не считать детства в Аяччо, Каранелли не позволял себе разговаривать таким тоном с Бонапартом. — Это мерзость, Набулио!
Император резко повернулся. На долю секунды в глазах мелькнул нехороший огонь, но встречный взгляд, жесткий и презрительный, остановил его. Поза Каранелли также не выражала почтения, причем настолько, что даже герцог замолчал.
— Вчера я видел, как русские мужики, — голос Луи был не менее жесткий, чем взгляд, — выискивали среди брошенных нами раненых солдат тех, кто еще дышал. И развозили по домам. А сегодня мне стыдно, что на мне такой же мундир, как на этих мясниках!
Луи тронул лошадь и медленно поехал в сторону Гжатска. Его отряд молча потянулся следом.
— Никогда не думал, что император может отдать приказ, — проговорил Доминик, когда они отъехали, — который я откажусь выполнять.
Вечером Наполеон передал через Перментье приказ разыскать пропавшего полковника Матье.
Первым делом Каранелли велел прибыть к месту событий трем оставшимся в живых офицерам. Их рассказ не очень удивил Луи, нападения на дорогах становились все чаще. Одна подробность насторожила. Когда из леса выскочили на лошадях крестьяне, одетые, как и положено, во что попало, офицеры решили дать бой. Все трое в один голос утверждали, что в беспорядочное бегство их обратил мужик, который с невообразимой дистанции дважды на скаку попал из пистолета в цель. И хотя, как говорят русские, у страха глаза велики, здесь не тот случай. Все они повторяли, что стрелок находился около одиноко стоящей рябинки. Каранелли не поленился померить расстояние. Получалось никак не меньше полусотни шагов. И еще. Один из офицеров говорил, что все, кого он видел, как скачущие, так и бегущие из леса наперерез, были обуты в сапоги со шпорами.
— А ружья? — неожиданно спросил Доминик.
— Нет, у тех, что на лошадях, ружей не было.
— Это понятно. Я спрашиваю о тех, что выбежали из леса.
— Пожалуй, — задумчиво ответил офицер, понявший наконец суть вопроса. — Кажется, у всех были… да, точно! Кавалерийские укороченные ружья! Со штыками!
— Русского образца? — допытывался Левуазье.
— Да!
— И если бы не одежда, то нападавших можно было принять за кавалеристов русской армии?
— Да! Несомненно!
