— Честно говоря, на днях мы было решили, что она отошла. Старушке за девяносто, сердце сдает, и время от времени случаются приступы. Но некоторые пожилые леди необычайно живучи.
— Вы, по видимости, теперь единственный ее родственник.
— Думаю, да — если не считать моего дяди, который в Австралии, — подтвердил мистер Эркарт, не спрашивая, откуда Уимзи известно о его родственных связях. — Не то чтобы мое присутствие могло как-то поправить ее здоровье. Но я также ее поверенный, поэтому в любом случае должен находиться рядом, если вдруг что-то произойдет.
— Да, конечно. Как ее поверенный, вы, я полагаю, осведомлены о том, кому она завещала состояние?
— Естественно. Но, простите меня, я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к теме нашего разговора.
— Понимаете, мне тут пришло в голову: вдруг Филипп Бойз так запутался в своих денежных делах — а это со всеми случается, — что решил разом все оборвать? Но если он надеялся что-то получить от миссис Рейберн, а старушонка — простите, я хотел сказать бедная старушка — уже готовилась сбросить этот бренный шум куда подальше,[58] то он мог и подождать немного или даже подзанять денег, пообещав расплатиться по получении наследства. Понимаете, к чему я клоню?
— Теперь вижу — вы пытаетесь доказать, что это было самоубийство. Что ж, согласен, для друзей мисс Вэйн это наиболее перспективная линия защиты, и здесь я могу вас поддержать. Дело в том, что миссис Рейберн не оставила Филиппу ничего. И, насколько мне известно, у него не было оснований рассчитывать на часть наследства.
— Вы уверены?
— Вполне. На самом деле, — мистер Эркарт помедлил, прежде чем продолжить, — так уж и быть, расскажу: однажды он сам меня об этом спросил, и я вынужден был сообщить ему, что у него нет ни малейшего шанса хоть что-то получить от миссис Рейберн.
— Так он сам вас спрашивал?
— Да.
— Это уже что-то. Как давно это было?
— Года полтора назад, кажется. Точнее не могу сказать.
— И, учитывая, что миссис Рейберн впала в беспамятство, Бойз мог не надеяться, что она когда-нибудь изменит завещание?
— Совершенно верно.
— Понимаю. Что ж, это может оказаться полезным. Еще бы, такое разочарование — логично предположить, что он очень рассчитывал на наследство. Кстати, деньги большие?
— Немалые, тысяч семьдесят — восемьдесят.
— До чего противно, должно быть, видеть, как столько добра пропадает даром, и знать, что тебе ничего не перепадет. А вам, к слову, что-нибудь причитается? Неужели ничего? Простите мое неуместное любопытство, но вы ведь фактически ее единственный родственник и к тому же столько лет за ней присматривали, так что обойти вас в завещании было бы как-то слишком.
