— Зак, не стоит.
— Если не встретите, я возьму такси и приеду в офис судмедэкспертизы.
— Зак, послушай…
— Да не бойся, я не причиню никакого беспокойства. Я никогда ни в чем не винил Бюро, с самого начала, разве нет?
Он миллион раз повторял, что никогда не винил Бюро (читай — меня).
— Да, все так.
— И даже в ту ночь, что ты провела со мной.
Скорее не ночь, а двое суток я отговаривала его от самоубийства, когда он позвонил откуда-то из сельской местности и сказал, что его потеющие ладони измазаны тающими пригоршнями таблеток снотворного.
— Да, Зак, даже тогда ты не винил нас. Но тебе не надо видеть ее… такой.
— Нет, надо. — Мужество наконец оставило его, он заплакал.
Я не очень-то уважаю пьяные слезы, за исключением тех случаев, когда кто-то оказывается в таком положении, как Зак, поэтому терпеливо ждала, пока он успокоится.
Затем, вытерев собственный нос тыльной стороной ладони, пробубнила:
— Клянусь тебе, когда дойдет до слушания дела, тебя допустят на заседания в суде. И ты сможешь прочитать то заявление, которое написал много лет назад. Помнишь то заявление? Постарайся сосредоточиться на этом. Оно ведь еще у тебя, да?
Зак повесил трубку.
Именно так и происходит со многими близкими жертв. Эту часть никто не видит потом, когда медиа наскучит тема, — так в конце фильма бегут титры, а их не читают. Преступник пойман, актеры, что исполняли роли членов семьи, переживают катарсис, увидев победу правосудия. Актеры, играющие детективов, поворачиваются спиной и триумфальной походкой покидают кадр. Простые обыватели, или зрители, выбрасывают попкорн, вытирают жирные пальцы и расходятся по домам. Они чувствуют самое большее легкую дрожь от страха, когда, въезжая в темный гараж, вдруг вообразят, что кто-то затаился за второй машиной, но там, конечно, никого нет, и жизнь продолжается, как прежде, трам-парам-папам.
В реальности некоторые семьи жертв проводят остаток своей жизни в ожидании смерти. Конец.
Только дурачье верит в катарсис.
На следующий день, в два часа пополудни, я встречала Зака в международном аэропорту Тусон: один терминал, два вестибюля, двадцать выходов. Смотрела, как он спускается по эскалатору в зону выдачи багажа: его тело, медленно открываясь, заполняло проем в потолке — от туристических башмаков из шодди[9] до лысеющей макушки. Зак был чуть выше меня, намного худее, и, хотя на шесть лет моложе — но, не подумайте, что во мне говорит тщеславие, — выглядел он значительно старше меня.
