– А и не надо к барыге. Поздно уже к барыге. Продрочили вы это время. К тому же не милиционеры вы сейчас, без оружия и удостоверений.
– А кто мы?
– Вы сейчас отставной манды камердинеры. Вы сейчас веселые яйцезаносчики друг друга. Вы сейчас ноль со знаком минус. То есть движение в вашу сторону всем запрещено. Это только я, старый опиздол, правила нарушаю, а за такие нарушения на улице не прав, жизни лишают. Так что вы губья не надувайте, а внимательно слушайте, что нужно в этой ситуации делать. Итак, кокс немедленно вернуть. То есть принести в кабинет начальника мимо дежурки и сдать по весу, грамм в грамм. Ясно?
– Ясно. А деньги?
– А вот с деньгами вопрос другой.
В нависшей над заговорщиками гробовой тишине Паша выдохнул:
– Что, можно оставить?
– Да вы и впрямь безбашенные отморозки, как про вас все ларечники говорят! Деньги тоже нужно отдать. Отдать, но после небольшой отмывки от наркотической грязи.
– А это как?
– А вот как. – Кротов молниеносно, хорошо отработанным жестом Копперфильда извлек неизвестно откуда большую пачку банкнот в банковской упаковке. – Какова сумма награбленного? – спросил он.
– Полтора лимона, – ответил Паша.
– Ну, значит, за сто тысяч будет в самый раз. – И Кротов передал ничего не понимающим операм свою стодолларовую пачку банкнот. – Да что же вы тупые-то такие? Возьмите эти североамериканские рубли чеченского разлива и поменяйте их на те, что у вас есть. В общей суете никто доллары на фальшь проверять не будет, а если даже и будет, то на вас, тупорылых гопников, никто и не подумает. Эти положите туда, а взятые оттуда принесете мне. Только не вздумайте импровизировать, – увидев нездоровый блеск в глазах взбодрившихся оперов, добавил Кротов и вернул их на грешную землю. – Саксофонисты из вас никакие, вы ложечники, в лучшем случае балалаечники, джаз вам играть еще рано. Все ясно? А раз ясно, берите «куклу» и дуйте в закрома сдавать награбленное, остальное я все улажу. И дальше ни шагу самостоятельно.
Лена, узнав подробности зачистки Гаджиева, вначале обрушила на Антона гром и молнии, но, будучи сама авантюристкой и рискушей, по достоинству оценила этот изящный прощальный жест. За годы холодной и расчетливой мести она привыкла, что в ее жестоких играх жертва практически всегда знала имя палача.
Они, как обычно, лежали, разметавшись по постельному полигону в разные стороны, молодые, красивые, разгоряченно-остывающие после безумной и отчаянной борьбы.
