— Максимилиан! — остерегающе окликнула Амалия, и помощник обернулся, глядя на мальчишку, направляющегося к их столу с решительным видом бойцового пса.
— Вы заплатили за это? — без предварительных вступлений уточнил Хагнер, кивнув через плечо на стол, где перед его матерью исходили паром две внушительных миски; Курт вскинул руки:
— На меня не смотри. Это он.
— Что-то не так? — уточнил Бруно осторожно; мальчишка поджал губы.
— Ответьте, что вам нужно, — твердо потребовал он. — Что за странная заботливость?
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — показно вздохнул Курт, передвигая короля. — Сейчас он повергнет тебя в прах за излишнюю добродетель.
— Ты болен, — пояснил помощник, в сторону своего начальства даже не взглянув. — Я вижу, тебе совсем паршиво. А та снедь, что владелец подает вам с матерью по доброте душевной, не способствует восстановлению организма; кроме того, ребенку в твоем возрасте…
— Я не ребенок, — возразил Хагнер, и Бруно серьезно согласился:
— Я вижу. Жизнь, как у тебя, учит взрослеть душой быстро. Но твое тело думает иначе, и если ты сейчас продолжишь подыгрывать твоему самолюбию, на свою и без того утомленную мать ты взвалишь еще и заботы о больном сыне. Не тревожишься о себе — пожалей хотя бы ее.
— Так в этом дело? — с прежней враждебностью уточнил парнишка. — Надеетесь подкатиться к матери, потакая мне? Учтите…
— Satis[22]! — повысив голос, оборвал Курт, и Хагнер запнулся, косясь на него с ожиданием. — Стоп, — повторил он чуть тише. — Если твои опасения связаны с благочестием твоей родительницы, можешь успокоиться: мой помощник в этом смысле безвреден.
— Он скопец?
— Хм, — задумчиво проронил Курт. — А столь простое объяснение его воздержанности отчего-то прежде не приходило мне в голову… Нет, мой юный и крайне невоздержанный в словах друг, он сохранил дары Создателя в целости и сохранности.
— Я монах, — пояснил Бруно с улыбкой. — И следую своим обетам непреложно. Мне ничего не нужно ни от тебя, ни от твоей матери, я просто пытаюсь оказать помощь ближнему. Такое объяснение ты можешь принять?
— С трудом, — чуть сбавив тон, не сразу ответил Хагнер. — До сих пор нечасто попадались люди, желающие блюсти евангельские заповеди. Все больше ветхозаветные, вроде побивания камнями.
— Возвратись к столу, — посоветовал Курт, — возьми пищу свою и ешь. Не то остынет, и все заботы моего помощника пойдут прахом… Мог бы после своих обличительных речей сказать и «спасибо», — заметил он недовольно, когда мальчишка, помявшись, вернулся к матери. — Кроме того, что люди твари злобные, они еще и твари неблагодарные, не находишь?
