Офицер, приоткрыв рот, смотрел ей вслед. Белецкая в своем ярком халате выглядела посреди мрачноватого коридора диковинной птицей.
— Я бы тоже хотел, чтобы рядом со мной была такая женщина, — пробормотал офицер.
— Станешь фельдмаршалом, будет, — усмехнулся Ребров.
— Нам и генерала хватит, — засмеялся капитан. — Ну, будем надеяться, что после такого визита наш фельдмаршал заснет как убитый.
Ребров дошел до двери своей комнаты, чуть поколебался и двинулся дальше. Дойдя до двери, за которой скрылась Белецкая, поколебавшись какое-то мгновение, постучал. Дверь открылась моментально, словно Белецкая стояла прямо за ней.
— Я так и знала, — засмеялась она.
— Что? — рассерженно спросил Ребров. Он понимал, что женщина ведет с ним какую-то свою игру, но злило его не это, а то, что он послушно в этой игре участвует. — Что вы знали?
— Что у вас будут ко мне вопросы. Итак? Может, зайдете?
Она чуть посторонилась.
— У меня только пара вопросов, — зачем-то уперся Ребров, хотя разговаривать, стоя в коридоре, было неудобно. Да и глупо — могли услышать. — В каком состоянии он будет утром?
— Не знаю, — уже серьезно сказала Белецкая. — Он потрясен. Наверное, он в плену много раз представлял себе, как приедет в чудесный сказочный Нюрнберг… И вот приехал, увидел…
— Понятно. Он сможет завтра давать показания?
— Думаю, да. Он довольно холодный и сдержанный человек. Такой срыв почти невероятен для него. Но все, что произошло с ним в последнее время… И еще. Он очень боится, что ему не удастся встретиться с женой и сыном. Хотя ему вроде бы обещали?
— Обещали.
— Обманули?
— Почему обманули? Просто сделать это не так легко.
— Для него это будет удар.
— Я понимаю. Извините, что мешаю вам отдыхать.
— Пустяки, я жуткая сова. Ночь — мое время. Самое мое…
Она вдруг обняла Реброва, и ее глаза оказались совсем рядом с его глазами, и ее запах, запах неотразимо прекрасной женщины, окутал его всего, и он, подхваченный им, перестал сопротивляться зову женщины и ее желанию, потому что это было выше человеческих сил, и в данное мгновение важнее и значительнее всего на свете.
Постскриптум
Над столом склонившись низко,
Заблудившись в лабиринте слов,
Пишет летопись стенографистка,
Может быть, для грядущих веков…
Шаланды скучных документов
в зал обвинитель привозил,
он с парой дюжих ассистентов
на стол судейский их грузил.
Я вас не спрошу о всем процессе
Все в процессе мне не разобрать
Только знать хочу: чтоб их повесить,
Сколько лет тут надо нам страдать?..
