Мы вошли в село. Женщины сидели у дверей и болтали, старики молчали, опираясь о посохи. Под обильно увешанным плодами гранатовым деревом старушка искала в голове у внучонка вши.
У кофейни стоял стройный старик с глазами навыкат, со строгим сосредоточенным лицом, орлиным носом, благородной наружности. Это был Маврантонис, сельский староста, у которого мы арендовали лигнит. Вчера он заходил к мадам Ортанс, чтобы забрать нас к себе.
– Стыдно останавливаться на постоялом дворе, будто в деревне нет людей, – сказал он.
Он был серьезным и точным в выражениях, настоящий архонт. Мы отказались. Он обиделся, но настаивать не стал.
– Свой долг я исполнил, – сказал он и ушел.
Вскоре он прислал нам две головки сыра, корзину гранатов, миску изюма, сушеных смокв и бутыль ракии.
– Капитан[19] Маврантонис шлет вам привет, – сказал его домочадец, разгружая ослика. – Мало, – говорит он, – но от души!
Мы поприветствовали сельского старосту, сказав множество сердечных слов.
– Долгих лет жизни! – ответил он, положив руку на грудь.
И ничего больше не сказал.
– Неразговорчивый, – пробормотал Зорбас. – Терпкий человек.
– Гордый. Мне он нравится, – сказал я.
Мы уже подходили. Ноздри у Зорбаса радостно задрожали. Мадам Ортанс, заметив нас с порога, издала радостный возглас и исчезла внутри.
Зорбас накрыл на стол во дворе под виноградными лозами, с которых уже опала листва. Он нарезал крупными кусками хлеб, принес вино, поставил тарелки, разложил приборы. Повернувшись ко мне, Зорбас лукаво глянул, кивнув в направлении стола: приборов было три!
– Понимаешь, хозяин? – шепнул он мне на ухо.
– Понимаю, – ответил я. – Понимаю, старый висельник!
– Из старой курицы бульон что надо! – сказал он, облизываясь. – Кое в чем и я знаю толк.
Он быстро ходил туда-сюда, тихонько напевая старинные аманэ[20], а глаза его метали искры.
– Это и есть настоящая жизнь, хозяин. Жизнь и курица![21] – сказал он. – Да, вот сейчас я поступаю так, словно в эту минуту помирать собрался. И спешу, чтобы не отдать концы, не полакомившись курицей.
– Пожалуйте к столу! – распорядилась мадам Ортанс.
Она взяла горшок и уже собиралась поставить его перед нами, но, увидав три прибора, так и застыла с раскрытым ртом. Мадам густо покраснела от удовольствия, глянула на Зорбаса, и ее прокисшие голубые глазки заиграли.
– Панталоны на ней загорелись! – тихо сказал мне Зорбас.
Затем, весь вежливость, он обратился к мадам:
– О распрекрасная береговая русалка! Мы потерпели кораблекрушение, и море выбросило нас в пределы твоего царства. Соблаговоли же откушать с нами, о русалка!
