, то сторонники Реформации, напротив, в целом сочувственно относились к «Утопии». Приверженцы Реформации, как, например, У. Тиндел и первый переводчик «Утопии» на английский язык Р. Робинсон, даже упрекали Мора в непоследовательности, измене здравому смыслу и лицемерии за его последующую прокатолическую позицию. Подобное отношение к Мору позднее унаследовали английские историки протестантской ориентации, подчеркивавшие противоречивость поведения Мора и его взглядов. По мнению этих историков, у автора «Утопии» с гуманистическими идеалами уживались черты изуверства и «безжалостного фанатизма»
[3].
Для католических историков гуманистическое свободомыслие Мора долгое время оставалось загадочным феноменом. И в XIX, и в XX вв. историков не переставал занимать вопрос: в какой мере коммунистический идеал «Утопии» выражал собственные убеждения Мора? Следует ли вообще принимать всерьез «Утопию»? Для историков католического направления Мор только и мог представлять интерес как «святой». Что касается «Утопии» с ее проповедью веротерпимости и идей коммунистической общности, то все это воспринималось ими не более как «шутка», «игра ума» (см., напр., 73, 103–104). Толкование «Утопии» как «шутки» имело распространение в буржуазной историографии вплоть до недавнего времени (см. 69. 94. 120).
Иным было отношение к «Утопии» историков либерально-протестантского направления, рассматривавших «Золотую книжечку» как подлинное выражение взглядов Мора (см. 126). Сопоставление этих противоположных трактовок иногда завершалось у буржуазных исследователей весьма неутешительным выводом, что-де «Утопия», «возможно, и содержит кое-какие собственные мнения Мора, однако нет способа узнать (!), какие являются его собственными, а какие нет» (90, 60).
Ныне спор о Томасе Море и его «Утопии» далеко не исчерпывается столкновением указанных концепций. Уже в 30-е годы XIX в., начиная с книги Р. Чемберса «Томас Мор» (см. 74), в буржуазной историографии четко обозначилась тенденция толковать «Утопию» в консервативном духе, как произведение, порожденное средневековьем, прославляющее монастырский аскетизм и корпоративный строй феодального общества. «Монастырская идея в действии», — писал Чемберс об «Утопии» (74, 132). Оценка Чемберса была охотно подхвачена другими буржуазными историками. Стремление подчеркнуть средневековые черты мировоззрения Мора попытался аргументировать, в частности, П. Дюамель, который обнаружил «неожиданный парадокс»: «наиболее средневековое», по его мнению, сочинение Мора — «Утопия» — обычно рассматривалось как «самое ренессансное» (см. 79, 234). Сравнивая «Утопию» с произведениями средневековых теологов, Дюамель утверждает, что она «является насквозь схоластической по методу построения и в значительной степени средневековой по своему содержанию и стилю» (см. 79, 249).
