— Отнеси дело к себе. Я займусь оным в другое время.
А позже удалось светлейшему отправить Ваську для управления в Польшу, ввести его в опалу, подбросив царю навет, мол, был Долгорукий в сговоре с царевичем Алексеем и поучал того: «Давай на бумаге хоть тысячу отречений от наследства. Ты умнее отца жестокосердного…»
Царь арестовал Ваську, лишил деревень, сослал в Казань. Только через семь лет вернул ему шпагу.
Теперь, не иначе, на его добро Васька зарится.
Александр Данилович подошел к высокому венецианскому окну. Какой ныне день? Пятница. День рождения богородицы. Яковлев напишет в повседневный дневник: «Пасморно. Дождь с перемешкою».
На дворе темень. Где-то крики: «Караул!» Сзывает на помощь трещотка. Кого звать ему? Голицыных? Апраксина с Головкиным? Но ведь сам от них отшатнулся.
Внизу застыл караул. Пропустил Дарью. Она села в карету и поехала. Куда? К кому? На поклон и унижение…
…Дарья подкараулила Петра в коридоре, пала перед ним на колени:
— Молю, государь, выслушай!
Полное красивое лицо ее бледно, светлые волосы едва причесаны.
Он обошел ее, ни слова не сказав, скрылся в дальних покоях.
Остермана Дарья Михайловна застала в канцелярии, он тоже хотел ускользнуть в боковую дверь.
— Барон, помогите…
Остерман остановился, не поднимая на Меншикову глаз. В кармане его камзола лежали заготовленные им для государя, по поручению Голицына и Долгоруких, тексты указов о ссылке князя: «Письма от князя Меншикова не слушать и по оным отнюдь не исполнять под опасением его императорского величества гнева. И о сем публиковать во всем государстве, и в войске, и в Сенате… И выставить листы в пристойных местах».
— Умоляю вас, барон, не оставьте в милостивой протекции… — Дарья стала перед ним на колени, ее голубые глаза наполнились слезами.
— Мне на совет… Император уже там… Мне на совет. — забормотал Остерман.
— Но в чем его обвиняют? — вопрошала Дарья.
— Клянусь богом, не ведаю, указа я не видел…
— Да не зайдет солнце во гневе, — страстно сказала Дарья, продолжая стоять на коленях, и протянула руки к Остерману, словно удерживая его.
— Мне на совет… — он тоже обошел ее и выскользнул из комнаты.
Дарья поднялась, обессиленно остановилась у окна, будто чего-то ждала. Не могла возвратиться к мужу ни с чем.
И будто в издевку у входа во дворец Меншикова соскочил в этот час с коня комендант: по повелению императора приехал отобрать красный камень лал, когда-то купленный в Нидерландах, — по великости и тяжелине своей единственный в Европе. Словно в лале все дело: поиграет тем камнем да указ свой отменит.
