Умирающий Петр, лишившись речи, успел написать на аспидной доске: «Отдайте все…» — и рука бессильно упала. Кому? А был давень разговор: «Помру, ты Алексашка, мой корабль дострой». Советовался, поручал самое трудное. Уезжая — за себя оставлял.
Да, родовитая труха не даст полной власти… Разве только в обход…
Когда умер царь, они заперлись в дальней комнате дворца, решая, кого возвести. Граф Петр Толстой отстаивал супругу покойного, Екатерину. Голицын и Долгорукие хотели возвести на престол девятилетнего внука умершего царя — тоже Петра, — полагая, что при нем их власть будет неограниченна.
Меншиков, не медля, удвоил патрули на улицах и караулы, вызвал старого генерала Бутурлина с гвардейскими Семеновским и Преображенским полками, посулил высокое жалованье, награды. Полки пришли, барабанным боем пугая уши вельмож. Иван Бутурлин, войдя с офицерами во дворец, объявил, что гвардия присягнет только августейшей вдове государя, как коронованной им при жизни.
Екатерина вышла к гвардейцам. Ее встретили возгласами:
— Ты делила с императором лихо!..
— Ломала походы!..
— Осушала за нас не один бокал!..
— Головы побьем, если кто пальцем тронет нашу матушку!..
На глазах у Екатерины выступили слезы благодарности:
— Мои любезноверные, я готова исполнить волю дорогого супруга, быть матерью отечества…
— Виват, императрица Екатерина! — доносились крики с площади и барабанный рокот.
— Виват! — бормотали заговорщики.
…Улыбка скользнула по тонким губам светлейшего, когда он представил этот решительный час. Сам он встал тогда рядом с Катериной, держа обнаженную шпагу, зорко глядя в лица ее супротивников. А после того, как показалась она в окне народу, он начал пригоршнями бросать вниз деньги.
Князь довольно сопнул. Вспомнилось и другое, как давень, глубокой ночью, вызвал его Петр к себе. Был он нервен и озабочен. Подойдя вплотную, спросил:
— Вызволишь, Алексашка? — Огонь свечой метался в царевых глазах, сам же и ответил: — Вызволишь!
И поручил ему сбрасывать колокола, в пушки да мортиры переливать.
— Главное — быстро! Главное, поручик, быстро!
И он, не мешкая, понимая, что делает сверхважное государственное дело — выручает Россию, — помчался, тараном сметая с пути поповское отродье, кликуш, всех, кто мешал. И сбрасывал жалобно стонущие колокола, и сам их грузил на сани, вез к печам. Надев кожаный фартук, раздувал огонь в горнах, лил металл в формы. За год сделали триста орудий, и царь позже, обнимая его, глядел с нежностью и гордостью, будто своими руками вылепил птенца и вот любовался, что сотворил. Этот сделает через «не могу», вернее верного, — единомыслец. Петр не склонен был к размягченным разговорам по душам, но на этот раз словно прорвалась тугая душевная плотина и он сказал:
