Катюшка та с малолетства глазами пуста была. Ей что ночь, что день — без разницы. Даже лица матери своей от других отличить не смогла бы. Зато чутьё у Катюшки был не в пример прочим: тёмною ночью она могла пройти сквозь лес пни разу ветки не задеть. А больше всего она любила на берегу сидеть, камушки перебирать да в воду кидать. Знал это дядька Егор Фёдоров, Панкратия внук, который Катюшку жалел и всячески приважал. Однажды подарил он ей кисет с камушками, да наказал ей беречь его, потому как это память, что от деда Панкратия досталась, которого таватуйцы как святого почитали.
Везде с собой Катюшка тот кисет носила, помнила Егоровы слова. Как прогонят её ребята, так шла она вправо по берегу до тех пор пока ни звуков, ни запахов от скита не доносилось. Садилась Катюшка на высокий камень да с камушками Панкратьевыми игралась: постучит камень о камень и слушает, как эхо отзывается.
Однажды почуяла она, что будто кто-то большой подошёл к ней с озера совсем близко. Дыханье незнакомое кто другой мог бы с ветром спутать, только не Катюшка, которой сызмальства уши глаза заменили. «Здравствуй, кто бы ты ни был! — сказала Катюшка. — Если не обидишь ты девушку убогую, то и я тебе ничего дурного не сделаю». «Здравствуй, девушка. Не жди зла от меня, а жди помощи, — ответил ей глубокий голос, такой, словно само озеро говорило. — Камни, что ты в руках держишь — не простые, они были в давние времена Панкратию Фёдорову даны, чтобы он моей помощью пользоваться смог, когда в том нужда была. Пока эти камни у тебя, я тебе служить буду. Скажи мне, в чём твоя нужда?»
Улыбнулась Катюшка, потому что ей вдруг спокойно на сердце сделалось. «Хочу я того, в чём Господь мне отказал. — Вздохнула она. — Хочу увидеть Таватуй-озеро, берега его, завод Верх-Нейвинский, хочу увидеть птиц и рыб, хочу увидеть лицо матушки любимой… Только никто таких хотений выполнить не в силах, потому как вместо глаз у меня камни». Сказала она так и заплакала.
«Зря ты Господа коришь, зря отчаянию отдаёшься, потому как не глазами, а сердцем человек зрит. Слепы те, у кого глаза на месте, а вместо сердца — камень, а твоему сердцу доброму весь мир открыт. Иди ко мне — и ты сама всё увидишь».
Пошла на голос Катюшка и удивилась: думала она, что в озеро зайдёт, а пришлось в гору лезть. А гора та будто живая была — камни да деревья шевелятся, карабкаться ей помогают.
«А теперь клади свою руку сюда», — сказал голос.
Послушалась Катюшка и почувствовала под пальцами большой влажный шар, будто обняла она чей-то глаз огромный. И тотчас же свет ударил ей в лицо, и увидела она то, чего отродясь видеть не могла: и широкий водный простор, и горы, поросшие лесом, и посёлок кержацкий. Видела она ребятишек, столпившихся на берегу, видела каждый домик в посёлке том, мужчин и женщин, которых она узнавала по голосам. Она разглядывала их мозолистые руки, загорелые лица и светлые глаза. И от того что она могла их видеть, она любила их ещё сильней. Вот и дом её. Увидела она усталую женщину, что уснула, склонив голову на рукоделие. И не было в этом прекрасном мире никого, кто сравнился бы красотой с той женщиной.
