— По-прежнему убежден, — сказал Леня после длительного молчания, — что все эти “дирижабли”, лечебные кабины, люди в белом — все это плод твоего воображения, работа глубинных пластов подсознания.
— А вибрации?
— И они тоже из глубины тебя. Из твоего подсознания.
— То есть, по-твоему, я сам себя вылечил?
— Да, по-моему, так. Мы ничего не знаем о своей истинной прочности. Чуть что, поломка какая, сбой — и вся наша надежда устремлена на кого-то. Или на что-то. Извне. Будь то старушка Никифоровна или Кашпировский. А между тем наш организм всегда и во всех случаях лечит себя сам. Он лишь ползает импульс, установку на. излечение, все остальное от самого человека. Нам трудно пока понять глубинные взрывы клеток, скрытые автоволновые процессы организма…
Нет, ни слова об Учителе! Леня опять все сведет к глубинным подкорочным пластам, заявит, что и Учитель — всего лишь плод… субстанция… собственное порождение… Нет, только не это. Леня — прекрасный человек, сложившийся йог, кровью и потом добывающий информацию из глубин своего “Я”, но!.. Решено, об Учителе никому ни слова. Даже своим лучшим друзьям,
27 февраля. Пока ничего интересного. Часто подхожу к зеркалу. На шее — пятна, кляксы, поблекшие, едва различимые. Никаких болей, и это более чем странно. Интересно, Вера Васильевна знает? Не о том, конечно, что произошло за последний месяц; о моем неизлечимом недуге — знает? Наверняка. Не может не знать. И смотрит с жалостью нескрываемой, и эти слезы ни с того ни с сего, когда она так смотрит. Рассказать, разве, успокоить? Но как? какими словами? Что она поймет из моих рассказов о “дирижабле”?
Сегодня пригласила к себе в комнату.
— Славик, — говорит, — нам надо хорошо питаться, ведь это ужасно! И ты мне, пожалуйста, не возражай, я кое-что придумала. Иди-ка сюда, иди! — заторопилась, потащила за собой к шифоньеру. — Это видишь? — достала совершенно новый дорогой костюм. — А ну-ка, мой хороший, примерь.
— Да что это вы выдумали, Вера Васильевна?!
— Попробуй только ослушаться!
Я влез в костюм, он обвис на мне, рукава доставали до колен.
— Господи, ну почему мы с тобою такие невезучие? — огорчилась она. — Что же теперь делать-то? А-а-а, знаю, знаю. Славик, раз костюм не подходит, его надо продать. И никаких; не возражай, вещь по нынешним временам очень дорого стоит.
Ну вот, не так уж и много у нас осталось вещей капитана Максимова… Видел как-то, сидит Вера Васильевна, уткнувшись лицом в капитанский китель с золотыми нашивками… Нет, ни за что!
