Тем не менее, только последователи Декарта впервые сознали необыкновенную трудность понимания связи между душою и телом».
Те, кто испытал на себе влияние философии Канта, «провозглашают весь материальный мир, а, стало быть, и наше тело, и наш мозг, субъективным призраком нашего сознания, невольным порождением нашей психики. Но едва возбуждается вопрос о происхождении самой психики и сознания, они сразу забывают о своем скептицизме, и мозг, с его физическими процессами и энергиями, немедленно превращается в единственный и всемогущий источник всего состава нашей душевной жизни. От субъективного идеализма они с легким сердцем переходят к предположениям простого материализма и мало заботятся о том, что столь враждебные точки зрения не должны были бы уживаться вместе в одном и том же уме… Едва ли когда удастся метафизикам или психологам свести наш физический организм совсем на нет, для этого он слишком убедительно и живо обнаруживает свою реальность в каждое мгновение нашего бытия. <…>
Душа — это трансцендентная сущность, она не есть предмет опыта; непосредственному опыту доступны только явления и состояния души…В жизни нашего сознания мы прямо воспринимаем реализующую себя в ней субстанциональную силу. Наше я или наша душа непосредственно раскрывается внутреннему опыту как единая, пребывающая, деятельная субстанция [сущность], которая сознает себя в этих качествах. Такова, по моему убеждению, — пишет Лопатин, — должна быть непредвзятая оценка очевидных данных психического существования… Душа существует как пребывающая, внутренно единая, деятельная сила, сознающая себя, которая по неизвестным для нас причинам связана с телом и стремится реализовать себя в нем, как в своем органе, а через него и в окружающем мире соответственно своим интересам и целям. Действительно, если душа связана с телом и сознает себя, то изменения в телесном организме должны отражаться на ее самочувствии, и, стало быть, она должна испытывать нечто аналогичное тому, что мы называем в себе ощущениями. Если наше душевное существо едино и остается самим собою при всех переживаемых им переменах, его разнообразные состояния, связанные между собою непрерывностью его пребывания, должны являться для его восприятия самого себя соотнесенными друг с другом, как элементы единого опыта… Если есть существо деятельное и непрерывно стремящееся реализовать себя, из этого с неизбежностью вытекает телеологический характер нашей душевной жизни: наше психическое существование внутренно направляется нашими стремлениями и оценками; наше я на всех ступенях своего развития постоянно делает выбор между пригодным для него и ему враждебным… Душа в силу своей связи с телом относится к нему не безразлично и равнодушно, а как к своему органу, соответственно его пригодности в этом качестве… Поэтому то, что в данный момент благоприятно для жизни организма или для нормальной деятельности его частей, представляет источник приятного; напротив, что в данное мгновение разрушает нормальные функции тела или препятствует им, то субъективно воспринимается, как физическое страдание. Вообще, следует сказать, что столь важный в эмпирической психологии закон самосохранения с аналитической необходимостью вытекает из данного нами определения душевной сущности и при этом получает более широкую постановку. Ведь раз наш дух неустанно стремится к возможно более полному осуществлению своей деятельной природы и борется с представляющимися преградами, тем самым дана воля, как основной фактор психической жизни в конкретной бесконечности ее форм, с другой стороны, тем самым дается диктуемое нашими стремлениями внутреннее отношение к явлениям окружающей нас действительности, — отрицательная или положительная реакция на них, — которая воплощается в наших эмоциях во всем их неограниченном разнообразии».
