Справедливость требует признать, что вероятность случайного самозарождения в какое бы то ни было время и при каких бы то ни было условиях чрезвычайно ничтожна. Легко вообразить себе такие условия, при которых могли бы в природе образоваться белки и другие органические вещества, входящие в состав тела живых существ, но почти немыслимо понять случайное построение даже простейшего организма из этих материалов. Каждый организм представляет собой весьма сложный аппарат… Все характерные для живых существ превращения веществ и энергии были бы невозможны без посредства специально приспособленного аппарата. Но именно случайное возникновение сложного аппарата крайне неправдоподобно. Если бы я предложил читателю обсудить, насколько велика вероятность того, чтобы среди неорганизованной материи путем каких-нибудь естественных, например, вулканических процессов случайно образовалась фабрика — с топками, трубами, котлами, машинами, вентиляторами и т. п., такое предложение произвело бы впечатление неуместной шутки.
Однако простейший микроорганизм устроен еще сложнее всякой фабрики, значит, — его случайное возникновение еще менее вероятно. Ввиду этих соображений трудно оспаривать категорическое мнение великого физика В. Томсона (лорда Кельвина), утверждавшего, что, на основании огромного количества индуктивных доказательств, невозможность самозарождения в какое бы то ни было время так же прочно установлено, как закон всемирного тяготения.
Надо заметить, что авторы, предполагавшие возможность самозарождения при метеорологических условиях, весьма непохожих на существующие теперь, сами сознавали крайнюю шаткость своего допущения и для оправдания его приводили обыкновенно то обстоятельство, что будто бы еще труднее придумать другое естественное научное объяснение происхождения жизни на Земле. <…>
Вероятно, однако, когда отзвуки споров о самозарождении окончательно заглохнут, тогда все признают, что жизнь только меняет свою форму, но никогда не создается из мертвой материи».
1.8. Великий Бородин о загадке жизни
«Милостивые господа!
Почти полвека тому назад, в естествознании родилось новое понятие, а в научном языке, новый термин, которому суждено было играть огромную роль в истории человеческой мысли и произвести своего рода переворот в наших воззрениях на природу живых тел. Термин этот — протоплазма, — такими словами Александр Порфеньевич Бородин (1848–1898), член «Могучей кучки», автор национального героического эпоса — оперы «Князь Игорь», а также многих трудов по органической химии, начал свой доклад «Протоплазма и витализм» 28.12.1893 года на юбилейном собрании по случаю 25-летия Общества естествоиспытателей при Императорском С.-Петербургском университете. — Протоплазмою назвал в 1846 году Гого Моль [известный микроскопист, профессор из Тюбингена] азотистую, подвижную, обыкновенно мелкозернистую слизь, находящуюся внутри клетки. Что же за вещество эта живая слизь в химическом отношении?…Она содержит азот и притом в виде так называемого белкового вещества. А химия утверждает, что белковые вещества представляют собою самые сложные из всех химических соединений, существующих в природе. Едва нужно прибавлять, что они встречаются исключительно в живых телах… <…> И вот, вместе с культом протоплазмы [в науке] создается культ белка. Протоплазма — субстрат жизни, а белок — химический ключ к уразумению жизненных явлений, разыгрывающихся в этом субстрате. Протоплазма и белок почти отождествляются, становятся чуть не синонимами. Только бы удалось получить искусственно в лабораторной колбочке белок, мечтается ученым, и попытка Вагнера [Егор Егорович, (1849–1903), российский химик-органик] кристаллизовать Гомункула [существо, подобное человеку, которое якобы можно получить искусственно в пробирке] в реторте была бы осуществлена хоть с другого конца, — вместе с белком мы получили бы протоплазму, а с получением протоплазмы в нашей колбочке загорелась бы жизнь!
