Тем временем открытка высохла и как раз к ночи, когда кот на мягких лапах прокрался на кухню, она прочистила горло и решила, что пора. И когда котик наш стал шуровать лапой, чтобы раскрыть мешок и всласть покопаться, открытка радостно заверещала: «Happy birthday to you!»
Я застала кота со вздыбленной на хребте шерстью, с круглыми от ужаса, сведенными к переносице, горящими зеленым огнем очами…
Так что от нашей музыкальной идиотки мы все-таки имели хоть какую-то пользу. Котик наш в мусорные пакеты больше ни-ни.
К слову, когда я наконец выходила в Москве из вагона, проводница как раз утрамбовывала мешок с мусором, откуда на самых низких регистрах, с рваными перерывами, фальшиво от севшей и отсыревшей батарейки, тяжело, пьяно, устало натужно, но – не-по-бе-ди-мо! – орало по-английски про Новый год.
* * *
Я так благодарна моим родителям! Считаю, что мне очень повезло, потому что я родилась с особой аномалией: есть в моем организме в районе солнечного сплетения какой-то нерв, который реагирует на… не знаю даже, как объяснить, – он реагирует на хорошее, доброе, интересное, забавное, милое, смешное. На красивое. Парадоксальное. И да, на печальное, трагическое – тоже, и очень мучительно.
В детстве я пыталась объяснить это доктору нашему Розалии Михайловне. Я ей говорила, тыкая указательным пальцем себе под нижние ребра – тут, объясняла я ей, начинает дрожать. Или болеть. Она только улыбалась и гладила меня по голове, такую блаженную.
Тем не менее, зная, какое наслаждение я получаю от встречи с прекрасным и неожиданным, все мои родные, близкие, друзья и хорошие знакомые тащут мне в клювиках всякие восхитительные подсмотренные сцены. И звонят в любое время, чтобы порадовать.
И вот я еду в поезде и уже сплю, как звонит мне дочь моя Ангелина Аркадьевна и хохочет. И я в предвкушении усаживаюсь поудобней:
– Рассказывай!
– Иду домой, – рассказывает с удовольствием Лина, – мимо милиции. А в этот момент туда подъезжает милицейский внедорожник, как его, бобик, что ли? И оттуда сначала выскакивает сержант с овчаркой, холеной такой, в наморднике, на поводке, а следом вываливается пьяный мужичонка, руки в наручниках.
Сержант растерянно крутит головой, принимает какое-то решение и потом заматывает длинный брезентовый поводок вокруг спинки скамьи у отделения и там же усаживает пьяного, который тут же разваливается на лавке и, откинув бессильно голову, засыпает. Собаке сержант отдает приказ: «Рекс! Охранять!» Рекс, вытягивая черную спину, садится на хвост, не отводя строгого, пристального взгляда от пьяного.
