— Что это у вас, Денис Александрович? — Сергей Петрович тихо, как кошка к миске с «Вискас», подобрался к моему столу.
— Портрет подозреваемой.
Пришлось придвинуть мое произведение поближе к Стрельникову. А он даже не взял его в руки, так и разглядывал рисунок, нависнув над столом. Шевелил пальцами в карманах брюк и мычал нечто нечленораздельное. Потом по слогам произнес:
— Идите домой, Денис Александрович.
И-ди-те до-мой, Де-нис А-лек-санд-ро-вич!
Очень длинно и неудобно произносить чужое имя по слогам. Значит, мой портрет не получился. А жаль! А еще мне стало жаль Стрельникова, столько мук он терпит со мной. Проходя по коридору, я удивился: старые газеты больше не мешались под ногами, краска на стенах подсохла, двери кабинетов зияли разверстыми пастями, и оттуда доносились громкие голоса, нецензурная брань и дым валил коромыслом. В коридоре сидели, стояли и даже лежали всякие темные личности. Когда я вижу на улице таких, я сгибаюсь под тяжестью своего роста и стараюсь превратиться в муху или комара. Комарику всегда легче прошмыгнуть мимо темных личностей, ведь я не знаю, какие мысли шевелятся в головах отверженных. Но еще ни разу я не встречал их в таком количестве, когда в одном месте собрано чересчур много деклассированных элементов, а это чревато для обоняния. Я дернул носом и в два шага преодолел коридор. Мне ужасно не хотелось погружаться легкими и сознанием в мир этих людей. Интересно, а у них есть мамули со страдающими глазами?
На улице подморозило. Какая холодная весна! Я передернул плечами и застегнул «молнию» на кожаной куртке. Мне ужасно не хотелось идти домой, не знаю почему. Если я приду, обязательно позвонит мамина подруга и спросит: «Как твои дела, малыш?»
От ее ласкательного «малыш» меня обязательно вырвет, не будешь же каждому объяснять, почему…
Я ей отвечу: «В Багдаде все спокойно!»
И она повесит трубку. Потом мама позовет ужинать, отец спрячется за ящиком с рыболовными снастями. Я не сразу как-то заметил, что перестал мысленно дразнить маму детским прозвищем мутхен и мутер, а отца папахеном. В детстве я звал мою мамулю Тушканом, и она охотно отзывалась на это имя.
Что со мной произошло, почему мне не хочется идти домой? Даже аппетит пропал…
Я брел по улице Чехова, совсем как тот одинокий солдат по пустыне, загребающий ботинками зыбучий песок.
Так я добрел до улицы Фурштадтской и на перекрестке увидел, что летний пивной павильон уже работает. Это в такую-то холодину, на улице дубак, а два каких-то умника пьют пиво и сидят, словно им на черепушки льется жаркое солнце. Они упарились, вспотели и решили слегка охладиться. При внимательном рассмотрении я понял, что охлаждаются эти двое давно, наверное, с полдня сидят на холодном ветру. Оба сине-фиолетовые, с сизыми носами, зато куртки у обоих распахнуты, и они о чем-то спорят, горячо доказывая друг другу свои истины. Причем истина у каждого своя и другим усвоиться никак не может. Вот они и спорят, размахивая руками и галдя на всю улицу. Я даже прислушиваться не стал, а сразу понял, о чем они спорят, Вербный и агент Резвый. Твердым шагом я продефилировал прямо к их пластмассовому столику и уселся на третий стул с гибкой ножкой. Стул все время кренился набок, но я, обхватив его ногами, заорал:
