Я сразу затосковал по Тортилле. Много бы я отдал, чтобы вернуть дышащую ядовитыми парами батарею, Вербного с его отечными глазами, пыльную лампочку и немытые окна! Зато никто и никогда не задал бы мне ни одного вопроса. Тем более не заставил бы писать объяснительную записку…
Я долго возился с компьютером, одновременно обдумывая, что же написать в объяснении. Кого я видел в квартире? О чем говорил?
Вдруг мне в голову пришла гениальная мысль, и я повеселел. Не бывает безвыходных ситуаций, это точно! Я напишу Стрельникову, что ничего не помню. И моя дама сердца окажется в безопасности. Мне до судорог не хотелось подводить бедную Юлю, я представил, как она прячется от парня в красном шарфе, и мне стало смешно. Я быстро набросал текст записки и распечатал. Выбравшись из-за стола, на цыпочках, подражая известному пародисту, я на вытянутых руках отнес ценный документ Стрельникову. Он мельком взглянул на бумагу и отвернулся. Мой фокус опять не удался. Я рассчитывал, что Сергей Петрович побросает свои дела и бросится изучать мое объяснение, а он даже не прочитал его. Все утро Стрельников кому-то звонил, с кем-то разговаривал, но не так, как Тортилла. Он не бурчал, не бубнил, не ворковал, он разговаривал, но что он говорит, я никак не мог понять.
Только я уселся за компьютер, как в дверь постучали. С первого взгляда я понял, что к нам явился сам суперагент Резвый. Стуча костылем, он прошествовал к столу Стрельникова, даже не удостоив меня своим суперагентским вниманием. Они начали шептаться, а я переписывал донесения человека с костылем.
«Как он умудрился столько настрочить?» — злился я, поглядывая в угол, где Резвый и Стрельников с заговорщическим видом обсуждали проблему борьбы с преступностью.
Мне захотелось немного повыть от тоски, и я пожалел, что тетя Галя осушила болото. Как хорошо и тепло жилось мне все эти дни в трясине. Тоже мне, мелиоратор Юмашева!
Загремел костыль, и Резвый скрылся за дверью. Стрельников подошел к моему столу и молча положил объяснение. Он так и не сказал мне ни слова за весь день.
Вечером я забрал телефонный аппарат к себе в комнату, запараллелил его и весь вечер наслаждался беседами отца с друзьями. Как только я понимал, что разговор принимал дискуссионный характер, я орал в трубку: «Ой, цветет калина в поле у ручья! Ой! Парня молодого полюбила я! Ой! Парня полюбила! Ой! На свою беду!..»
В дверях мгновенно материализовывался папахен, и я тут же смиренно клал трубку в гнездо, валился на кровать, принимая позу тяжело раненного бойца. Папахен исчезал: он не переносил людей выше себя ростом. Не скрою, мне было безумно стыдно, у меня нормальный папахен, у людей бывают хуже — цитирую мою мутхен, но я ждал звонка от Юли, однако в этот проклятый вечер Юлия Валентиновна так и не позвонила.
