Но, как назло, чем громче я кричу, тем веселее шагает человек.
Больше кричать я не могу. Кидаюсь под повозку и зарываюсь с головой в хворост. Зажав рот рукой, чтобы не слышно было даже моего дыхания, я чуть-чуть высовываю голову между спиц колеса и гляжу на дорогу. Но человека мне не видно.
Наконец две ноги в обмотках и запыленных солдатских башмаках останавливаются подле лошадей. Некоторое время они стоят неподвижно, затем, потоптавшись на месте, начинают тихонько поворачиваться. Видно, человек оглядывается по сторонам.
— Что за черт? — слышу я, как он говорит сам с собой. — М-да… Йося!.. Йо-о-ся! — кричит он во весь голос. — Исайка-а! Ходорко-ов!
Заслышав, что человек зовет тех же людей, я чуть дальше просовываю голову.
Вот подле меня шлепнулась фуражка. Потом на землю упал вещевой мешок. Лошади, видимо, перепугавшись, потянули повозку, и колесо чуть не свернуло мне шею.
— Ой! — кричу я и выскакиваю сам не свой из-под повозки.
— Что такое? — вскрикивает тоже, видимо, перепугавшийся человек.
— Ой-ой! — ору я, ухватившись за шею, которая страшно болит.
— Чего ойкаешь? И почему ползаешь под повозкой? — Меня оглядывают с ног до головы черные хмурые глаза.
— Спа-ал, — говорю я, заикаясь, и, не спуская с человека глаз, отодвигаюсь от него подальше.
Передо мной стоит невысокого роста парень. Фуражка его с красной звездочкой лежит на земле. Его бритая голова значительно белей загорелого лица. Он снова и снова утирает лоб рукавом измазанной, мокрой от пота рубашки.
— Чудной парень! — говорит он. — Разве можно там спать?! — и пожимает плечами. — А где Исайка, Йося?
— Какой Исайка?
— То есть, как какой?
— Нет здесь никакого Исайки.
— Но ведь кто-то кричал.
— Не знаю.
— А где Голда?
— Я здесь один, — отвечаю. — Сломалось колесо, и Йося пошел добывать другое.
— Ладно. Пусть будет так. Видно, я на старости оглох. — И он устраивается в придорожной канаве.
Размотав обмотки и сбросив ботинки, человек вытягивается во всю свою длину. Красные разопревшие ноги с торчащими у больших пальцев косточками сейчас выше его головы.
— Ну и находился же я! — Человек разглядывает меня. — Ты чей?
— Леи, что замужем за Элей.
— Как тебя звать?
— Ошер.
— Мать моя! — кричит он радостно. — Ошер, клади свою лапку. — И он сует мне руку. — Как же ты, однако, вырос! А меня не узнаешь?
— Нет! — отвечаю я. — Я вас не знаю.
— Неужели я так состарился? — спрашивает он и, прищурив один глаз, весело сплевывает сквозь зубы.
— Бечек! — кричу я. — Ты Бечек?
