Слышу, Магид зовет меня:
— Ошерка! Ося!
Он прикрывает одной рукой рот, а другой вертит в воздухе, как бы приказывая: «Верти катушку!»
Верчу изо всех сил. Поскорей бы уж намотать этот провод и убежать! Что-то, кажется, сверкнуло у меня в машинке. Паровоз, слышу, уже на мосту. Колеса стучат сильней, чем на насыпи.
Верчу катушку, верчу все быстрей, быстрей. И вдруг меня как подбросит! Дрожит земля. В желтых коричневых клубах дыма рвется, лязгает, взрывается мост. Прыгают вагоны. Перевернутый паровоз вращает в воздухе колесами.
Но тут чувствую, кто-то тянет меня за руку. Это, кажется, Магид.
— Бросай динамик!
— Какой динамик?
— Ошерка, беги домой! — обнимает он меня. — Не бойся, беги!
Я пускаюсь бегом за ним, но Магид уже далеко. Он скачет верхом, оборачивается и машет мне рукой. Вот он уже в хлебах. Покажется на мгновенье и вновь пропадет. Потом я его вижу еще раз. Черным шариком выглядит он в поле и сразу пропадает у горизонта.
У Були только пятки сверкают. Он бежит, а я за ним. Над тополями черно от ворон. Вороны перепуганы. Позади нас не перестает тарахтеть, вагоны горят и взрываются.
Уж не помню, как я добежал до дома, как ввалился в комнату.
Мама обнимает меня, что-то говорит, но я ничего не вижу, ничего не слышу и только кричу:
— Вертел!.. Взрывается!.. Вертел!.. Взрывается!..
Мама кричит: у нее было шестеро детей, остался только я один.
— Ошерка! — повторяет она беспрерывно. — Ошерка!
Но я уж ничего больше не слышу.
Я лежу у дедушки на широком топчане. У меня тиф. Мне жарко. Хочу сбросить с себя красное ватное одеяло — и не могу. Два низеньких окошка занавешены, в комнате полумрак. От зеркала, что стоит в углу, на стене зайчики, и я не могу от них глаз оторвать. Меня это мучает. Знаю, что это в бреду, и ничего не могу поделать.
— Узнаешь меня, Ошерка?
На меня неподвижно смотрят мамины глаза.
— Мама! — отвечаю я.
Мама плачет. Дедушка выводит ее из комнаты.
Сквозь полуопущенные веки вижу, как отец шагает из угла в угол. Однообразно скрипят под его ногами половицы.
— Скверно, — говорит дедушка. — Ребенок весь горит.
Хочу возразить, сказать, что это неправда, но не могу.
На меня надвигается прозрачная белая гора. Она спускается с потолка и становится все больше, все страшнее. Я хочу спрятаться, убежать, закрываю лицо руками. Хочу, чтобы отец удержал гору, и кричу. Потом все проваливается куда-то, и меня нету.
Временами я прихожу в себя, но никак не соображу, что со мной. То ли все это мне кажется, то ли это явь. Моя затуманенная голова полна выстрелов, взрывов, опрокинутых вагонов.
