— Ведро есть? — спрашивает Магид.
Поискав глазами, он замечает на табуретке ведро с водой и выходит с ним в сени. Я иду следом. Он отвязывает лошадь и, погладив ее, ставит ведро себе на колено. Затем тихо-тихо насвистывает. Слышно, как в сумеречной тишине сарая лошадь тянет воду, как позвякивает уздечка.
— Ошерка, Ара очень болен… — тихо говорит Магид. Потом он пробует седло и, упершись коленом, подтягивает подпругу. Прикрутив узел к седлу, он открывает дверь на улицу, высовывает голову и оглядывается.
На улице никого нет. Уже стемнело, но нигде не видно даже каганца. И вдруг откуда-то появляется Нохем Лейтес. Он ступает размеренными шажками. Голова у него высоко поднята, черный картуз надвинут на лоб, длинная острая бородка задрана кверху.
— Кхи-кхи, — кашляет он на всю улицу.
— Кто это? — спрашивает Магид и смотрит ему вслед.
— Это из наших буржуев… У него отобрали паровую мельницу и лавку. Теперь он доволен…
— Н-да! Нехорошо! — Магид морщится и следит за ним из-за двери, пока тот не исчезает в темноте.
На улице опять тихо, даже не стреляют, и от этого мне становится очень страшно: значит, никого нет, большевики ушли, и откуда-то ползут немцы.
Магид выводит лошадь, но не садится. Задрав голову, смотрю на него. Очень хочется, чтобы он сказал мне на прощанье что-нибудь хорошее.
— Глазенки-то какие у тебя, цуцик! — Он берет меня за подбородок.
— Не надо, — говорю я, уставившись в землю. — Не хочу… Останьтесь с нами, товарищ Магид.
Он странно усмехается одной половиной лица и, ничего не отвечая, берет лошадь под уздцы и сворачивает почему-то к саду.
— Знаешь что, Ошерка, — говорит он. — Принеси-ка мне топор.
— Топор?
— Ну да, топор.
Когда я подошел к нему с топором, Магид стоял у самого забора сада по колено в крапиве. Он смотрел куда-то мимо деревьев. Из-за зеленой гущи выполз большой, красный кусок луны. Небо было алое, поблескивал уголок железной крыши.
— Вечер-то какой, Ошерка! — И Магид берет у меня топор.
Он поддевает топором доску в заборе и со скрежетом выдирает из рейки гвозди. Вот падает одна доска, другая.
— Зачем это?
— Да так, Ошерка. На дороге пыль, а полями… Ох как хорошо ехать полями. Верно, Ошерка?
— Да, да, — отвечаю я, хотя не понимаю его: сейчас вечер, прохладно, пала роса, и никакой пыли нет.
Он вводит лошадь в сад, приколачивает обратно доски и прощается со мной.
— Ну, будь здоров, Ошерка.
— Добрый путь, — отвечаю я.
— Скажешь отцу, что костюм я ему верну, пусть не беспокоится.
