Теперь у меня собственный аист, да еще какой красивый, высокий, чуть ли не с меня ростом! Он уже так привык ко мне, что бегает следом, как Муцик, и клюет мне руку, выпрашивая какое-нибудь лакомство.
Однако в конце лета мой аист совсем переменился, надулся, заскучал, не встречал, как бывало, весело пошагивая; заберется куда-нибудь в угол и упрячет свою длинную шею под крыло.
Иной раз мой аист вдруг подпрыгнет, раскинет крылья — и давай махать ими. Он даже перестал есть. На любой птичий крик, доходящий к нему сквозь тонкие стены, он откликается беспокойной трескотней.
— Скучает мой аист, — говорю я в клубе ребятам.
Однако мне и в голову не приходит, отчего это он скучает.
Рощицы и сады уже пожелтели, ветер повсюду швыряет листья. Крестьяне свозят сено с лугов. Шумные, многоголосые стаи птиц ширяют по полям и лугам.
— Птичьи свадьбы! Птичьи свадьбы! — кричим мы.
Ласточки и аисты, которые в обычное время летают парами, собираются теперь большими крикливыми стаями. Синички, точно пушистые шарики с длинными узенькими хвостиками, посиживают на березах и кленах. Вертлявые скворцы, будто маленькие веретена, кружатся на скошенных лугах.
— Осень, — говорит мой приятель Зяма. — Птицы собираются в жаркие края.
Я вздрагиваю:
— Мой аист тоже, наверно, тоскует по жарким краям.
Над скошенными полями, над осенними лугами, высоко над крышами нашего местечка все чаще появляются треугольники птиц — несутся журавли; а вон в небе косые ряды — это летят дикие гуси; ломаными линиями летят аисты. Каждая птица летит по-своему. Одни несутся бесформенными стаями, другие — построившись в шеренги. Но все они наполняют прозрачную тишину беспокойными криками.
Смотрю им вслед, и меня охватывает тоска: не хочется отпускать моего аиста.
— Знаешь, — снова говорит Зяма, — они летят далеко-далеко, в теплые края. Там растут пальмы и зимы совсем не бывает. Там водятся слоны… И там живут, как нам рассказывала Голда, маленькие негритята. Они бегают совсем голые — ведь там очень жарко. Но белые люди гоняются за ними, бьют их, терзают…
— Туда, говоришь, летят? — И я задираю голову. — Туда?..
И тут у меня появляется мысль. Я даже немею от неожиданности: «Надо туда написать письмо!» Затем мчусь в клуб, к Голде.
— Товарищ Голда! — кричу я с порога. — Письмо в теплые края!.. Детям!..
Голда ничего не понимает.
— Тише! Чего ты кричишь? — набрасывается она на меня.
— Я отпускаю своего аиста! — кричу я снова.
И тут в клубе поднимается нечто невообразимое. Идея послать письмо африканским детям, которых притесняет белый Джим, понравилась всем ребятам, и они наперебой предлагают:
