«Павел часто засиживался на работе допоздна. Вечером 9 июля примерно в половине десятого он написал письмо одному из авторов, взял рюкзак, попрощался с ночным дежурным Геннадием Ковалевым, сидевшим у входа, и ушел. Минут через 10 Геннадий зашел в наш кабинет — мой и моих заместителей: „Саш, какой-то человек звонит, говорит, что Павлу Хлебникову выстрелили в живот“. Мы с моим заместителем Дмитрием Кузнецом, обозревателем Михаилом Фишманом и Геннадием немедленно отправились на улицу. „Говорит, что вроде из „духовушки“, — вспомнил Геннадий по дороге. Охранник в вестибюле ничего не знал, на стоянке у входа — пусто. Повернули за угол, по направлению к метро, и увидели метрах в ста от здания, на другой стороне улицы, группу людей. Это была милиция. Напротив стояла „скорая“. Мы подошли. Павел лежал на спине, рюкзак так и остался на плечах. Рядом небольшое пятно крови, сантиметров пятнадцать, в нем лежала пуля. Было видно, что он ранен в живот, рубашка там промокла. Небольшое пятнышко крови около правого виска, почти на брови, похожее на ссадину, без отверстия. Из уха шла кровь.
Метрах в тридцати в сторону метро было большое пятно крови, вокруг которого потом собрали гильзы. Там в Павла стреляли. Он смог еще немного пройти назад, в сторону редакции.
Коренастый фельдшер попытался перебинтовать Павла чуть ниже грудной клетки, попросил помочь. Кузнец приподнял Павла, но тут фельдшер просто положил бинт сверху и отошел в сторону. Рубашка на Павле была расстегнута до середины, ниже бинта лежала какая-то картонка, кажется, оторванная от пачки сигарет.
Павел выглядел так, как будто очень устал. Но взгляд был ясный, даже спокойный. Ты знаешь, что произошло?“ — я спросил его по-английски, думал, ему сейчас легче говорить на родном языке. Но он быстро ответил по-русски: „Нет, не знаю. Кто-то стрелял“. — Ты не знаешь кто?» — «Нет».
Этот неторопливый, вроде бы безэмоциональный текст я не могу забыть уже девять лет. В нем нет ни одного не то что лишнего, но даже длинного слова, ничего искусственного. Но атмосфера передана этими скупыми средствами так, что читатель, перенесясь на место преступления, так и стоит, открыв рот, и смотрит глазами Гордеева на умирающего в луже крови Хлебникова.
В этом тексте есть, помимо прочих достоинств, отличный лид:
«Павел часто засиживался на работе допоздна».
Вы скажете, этот лид не отвечает ни на какие важные вопросы. Больше того, он вообще не о том, что случилось 9 июля 2004 года: он о привычках убитого редактора. Я мог бы возразить, что это журнальный текст, тут никаких ответов и не надо — тем более что это не единственный материал об убийстве Хлебникова в номере. Но это возражение было бы не по делу: открываться предложением, с которого начал Гордеев, вполне мог бы и новостной текст. Пришлось бы только добавить в него фамилию и должность Павла. И тогда предложение отвечало бы на вопросы «Кто?» и «Что случилось?» (прошедшее время было бы неуместным, будь Хлебников жив), а также задавало бы место действия. Но эти несколько слов делают больше: каким-то не вполне понятным образом они передают горечь утраты. А еще сообщают читателю, что убитый главред был вовсе не свадебный генерал, и намекают, что работа сыграла роль в его смерти.
