«Сейчас все будет кончено, — думал Траубе, — гроб бесшумно опустится и скользнет в отверстую огненную пасть крематория, и ты, Нед Карти, уйдешь в небытие. Тебя не будет, тебя уже нет. Но ты родишься вновь. Ты явишься в жизнь в другом облике. Необычный, удивительный облик… И никто не будет знать, что ты — Нед Карти. Да ты и не будешь никогда Недом. Кто знает, кем будешь ты… Даже я… Каким шагом, тяжелым или легким, быстрым или медленным, вступишь ты в жизнь… Каким путем пойдешь по ней… А будет имя тебе Гарри…»
Траубе вспомнил давно прошедшие годы. Он был молод, путешествовал по дальним краям. В памяти рисовались беспокойные просторы океана, ослепительные, словно врезанные в небо пики гор, бесконечная смена картин. Много простора, много солнца, много ветра и очень много счастья. Но большое счастье таит в себе угрозу. За ним, как за ясной далью, угадываются грозовые очертания. Траубе отгонял воспоминания, но они упрямо лезли в голову, вытесняя все. Сын Гарри… Это было много лет назад, но никогда не забыть потерю.
«Ты будешь моим сыном Гарри Траубе, — думал профессор, и я имею на это право, ибо тебе я дам новую жизнь…»
Церемония закончилась.
— Куда? — спросил шофер, когда профессор сел в машину.
— В лабораторию. Да побыстрей!
Смерть Неда Карти не была обычной смертью. Она произошла по согласию Неда. Она сулила удивительные последствия… В тот вечер, когда Нед был у Траубе, когда он поставил свою подпись на одном странном документе, было положено начало цепи событий. Мы вернемся к этому вечеру, чтобы проследить все, что свершилось. Что это было — преступление или подвиг? Жестокость или величайший гуманизм? Прихоть или неумолимая необходимость?
Подготовленный к операции, Нед ожидал профессора. Он лежал на операционном столе под огромным рефлектором: вокруг него сверкали бесчисленными деталями приборы; ассистент белой тенью скользил между ними. И во всем — что-то грозное, зловещее, неумолимое, как сама смерть.
Затем пришел профессор. Он что-то говорил Неду, но тот не слушал его. Он словно погружался в океан неопределенных мыслей, таких же неверных, неясных, неподвижных, как волны, таких же темных, как глубины. Для них не требовалось умственного усилия. Ведь все решено. Они текли сами собой, как вода, они рождались и умирали.
— Карти… — долетел откуда-то голос профессора. — Карти, вы меня слышите?
Нед не отвечал. Ему не хотелось совершать ни малейшего усилия, даже произнести «да».
