— Охотно верю, друг мой. Мне от души жаль тебя, — отвечал Марко с притворным состраданием. — Но лучше не вспоминай о баранах. У Хаджа тяжелый характер. Он решит, что ты упрекаешь его в чем-то, и может рассердиться. Ну так и быть. На этот раз я обойдусь без всего этого. Надо же выручать своих друзей, когда им приходится туго.
Эта неожиданная щедрость и обескуражила и обеспокоила Грегорио.
— Вы так добры, сеньор! Но как же я тогда расплачусь с вами?
— Очень просто. Деньгами!
— День… га… ми… — забормотал старик. — Но у меня нет ни одного пиастра![37]
— Ты плохо слушаешь меня! — В голосе бандита появились угрожающие нотки.
— Да я разорен, разорен!
— Итак, сто пиастров за баранов…
— Но ведь ваш зверь зарезал почти всех!
— Именно поэтому ты и должен мне за них заплатить.
— Боже мой! Сто пиастров! Клянусь спасением души, у меня нет таких денег!
Марко, поигрывавший все это время кинжалом, с молниеносной быстротой подскочил к старику, крепко схватил его ухо большим и указательным пальцами и наотмашь отсек одним ударом.
Тот взвыл. Кровь хлынула ручьем. Жоаннес и Никея бросились к Грегорио.
Марко спокойно швырнул отрезанное ухо на стол и пригвоздил его кинжалом.
— Вот что я обычно имею в виду, когда говорю «давай сюда свое ухо»! Надеюсь, это ухо будет теперь слушать меня более внимательно.
— Сжальтесь над моим отцом, сеньор Марко! — рыдая умоляла Никея.
— Негодяй! — проревел Жоаннес.
Оставаясь внешне невозмутимым, албанец пронзительно свистнул.
Повинуясь привычному сигналу, леопард впрыгнул через окно в дом и с яростным рычанием улегся у ног хозяина.
Марко нехорошо улыбнулся.
— Еще больше, чем баранину, мой Хадж любит мясо православных христиан. У него острые клыки, и он скор на расправу. А громкие крики и резкие движения сильно действуют ему на нервы. Так что в ваших же интересах вести себя спокойно, иначе я не ручаюсь за последствия.
Старик перестал стонать. Дочь обтирала струящуюся из раны кровь, а зять поддерживал и ободрял его.
Не обращая на них никакого внимания, Марко продолжал свои подсчеты:
— Итак, сто пиастров за баранов, сто пиастров за вино, сто пиастров за зерно.
Совершенно подавленный, Грегорио согласно кивнул головой и надтреснутым голосом ответил:
— Сила на твоей стороне. Если ты требуешь, я заплачу, но, видит Бог, я не знаю, где взять эти деньги.
— Ты же деревенский староста! Поступай как я. Поговори с жителями, постарайся найти для них убедительные доводы, вроде моих… Однако продолжим. Время — деньги, так, кажется, у вас говорят.
