Наш с Афанасьевым боевой пост — глаза корабля.
— Как на рентгене, — говорю я, показывая на мерцающий экран локатора.
— Похоже, — соглашается Афанасьев.
Зеленый луч кружит по экрану, обнажая невидимое. Нарушителя не укроют ни ночь, ни туман. И если нарушитель перейдет запретную черту — тот самый тонкий пунктир на карте, — тогда «Полный вперед!» — на сближение. А на мачте нашего корабля взовьется сигнал-приказ: «Застопорить ход, лечь в дрейф!»
Обо всем этом как бы походя, не отрывая от экрана взгляда, мне рассказывает Афанасьев.
— Бывает, что нарушители не останавливаются, — продолжает он. — Вроде бы не видят и не слышат. Тогда — в погоню. От нас далеко не уйдешь. На судно-нарушитель поднимается осмотровая команда. Выясняем причину столь неожиданного визита. Мирных отпускаем с миром, а чужака пограничник видит издалека.
Я смотрю на экран и думаю: «Вот бы попался пусть хоть самый паршивенький, но нарушитель».
В динамике щелкнуло, и вновь раздался знакомый голос:
— Свободным от вахты построиться на верхней палубе!
Я вопросительно взглянул на Афанасьева. «Это и тебя касается», — показал он мне глазами и опять уставился на экран.
Выйдя на палубу, я увидел, что корабль резко сбавил ход. Сейчас он шел, наверно, «самым малым». Вода, разрезаемая форштевнем, не кипела, а расходилась плавным клипом. На малом ходу ощутимее была и качка — корабль переваливался по отлогим буграм зыби.
Свободные от вахты матросы, а их оказалось немного, стояли шеренгой спиной к борту. Я пристроился рядом с конопатым гармонистом.
— Не знаешь, зачем это? — спросил я его.
— Тише вы там! — оборвал нас кто-то с правого фланга. — Командир идет…
Наш малочисленный строй шевельнулся и замер, без команды приняв стойку «смирно».
Командир медленно шел по палубе и нес на вытянутых перед собой руках что-то белое. Цветы! Я не поверил своим глазам. Но это действительно были цветы, то самые астры, которые стояли в командирской каюте.
Это что еще за номер! Но иначе у кого-нибудь день рождения. И вот вам, пожалте, букетик.
Но когда командир поравнялся с нашей шеренгой, я увидел, что ошибся. На небольшой деревянной подставке лежал венок. Белый, будто из пышного морозного кружева, переплетенный алой лентой.
Венок! А это зачем? По спине пробежали мурашки.
Командир передал венок матросу, стоящему правофланговым, и повернулся лицом к морю. Стало так тихо, что, казалось, остановились винты. Только было слышно, как позванивает о форштевень волна. И флаг отщелкивал на ветру над головами.
