Кусок шелковой бечевки я нашла в кухонной тумбе Мишани Коновалова. Мысленно извинилась за кражу, — мне нужнее, а ты парень запасливый, у тебя таких мотков, как грязи, — и побежала в свою комнату, незамеченная никем из троцкистов. Пока я гуляла по улицам и размышляла о делах своих скорбных, стрелки часов приблизились к пику, через несколько минут куранты в комнате Марии Германовны ударят полночь. В комнатах соседей бормотали телевизоры, все готовились ко сну или уже спали, я набрала в грудь воздуха и смелости, вставила ключ в замочную скважину и несколько раз повернула.
В длинной комнате с высоким потолком было темнее обычного. И это не игры воображения, в комнате действительно было непривычно темно.
Не сразу поняв, в чем дело, я нашарила кнопку включателя настольной лампы, зажгла свет и, обойдя тело, укрытое пледом, подошла к окну. Через небольшую щелку в шторах, осторожно выглянула во двор и поняла в чем причина столь непривычной темноты. Фонарь, освещающий хозяйственный двор магазина, сегодня не горел. Завтра приедет специализированная машина, поднимет электрика в люльке и лампу заменят, но сегодня весь двор окутывала непроницаемая, черная мгла. Досюда не дотягивались щупальца лучей от уличных фонарей, лампы, освещающие двор краснокирпичного дома и его парковку, утыкались лучами в деревья и двухметровый забор вокруг хозяйственного двора.
Задернув дрожащими пальцами шторы и стараясь не бросить случайного взгляда на контуры тела под пледом, я отошла к дивану и села, не снимая обуви и куртки.
Что это? Случайность или умысел? Почему именно сегодня погас фонарь?
Зубы клацали, ноги тряслись так, что колени стукались друг о друга, и, не замечая раньше холода, я вдруг поняла, что окоченела до стеклянного звона костей. Надо выпить горячего чаю и согреться, я приказала себе встать и снять уличную одежду.
Электрический чайник вскипел моментально. Я опустила в чашку три заварочных пакетика и с грустной усмешкой подумала, — пожалуй, заранее начинаю приучать себя к тюремному «чифиру». Но если нельзя прикончить остатки вчерашней «Путинки» и хоть чем-то снять дрожь и напряжение, то крепкий чай единственное решение.
Грея руки о фарфоровые бока, обжигая губы и не чувствуя боли, я пила чай-чифир и разглядывала противоположную стену с плакатом-картинкой «клубки и котята в плетеном лукошке». Я думала о том, почему убийца до сих пор не навел на меня милицию. Почему в дверь моей комнаты до сих пор не ударили кулаки участкового или опергруппы? Чего они ждут? Чего? Ждут, пока я не сломаюсь, не свихнусь от ужаса и сама не прибегу в милицию? Почему о н и дают мне время? Зачем? Они считают меня слабым противником, уверены в безвыходности положения жертвы? Я одна, с трупом в запертой комнате, никто не приехал мне на выручку…
