— Тэвиса Маккинона? — с надеждой спросила Лиззи.
— И его тоже, — сдерживая улыбку, ответил Эйса.
— Думаю, я смогу написать тете Фиби… ради тебя, — задумчиво сказала Лиззи, подумав еще немного. — Честно говоря, сегодня эта идея не кажется мне такой уж глупой, я только не знала, как сказать папе… ведь это будет выглядеть так, как будто я отступила. — Она нахмурилась, словно вспомнила о чем-то неприятном. — А я ведь не люблю отступать.
— Знаю, — Эйса кивнул, — я и сам терпеть не могу снимать перед кем-то шляпу, но понимаешь, бывают случаи… Ну, если, к примеру, входишь в церковь, когда по-другому нельзя. — Он встал, и Лиззи почему-то посмотрела на капитанскую фуражку, которую он держал в огрубевших старческих руках. — Мне кажется, пора сниматься с якоря, пойду вниз, посмотрю, как там у всех настроение. Могу я надеяться, что увижу за обедом улыбку на твоей мордашке?
— Значит, ты останешься обедать, — обрадовалась Лиззи.
— Если ты спустишься, то останусь. — Эйса вопросительно поднял брови.
— Да, — решительно сказала Лиззи, — хотя, честно признаться, я бы сейчас скорее встретилась лицом к лицу с ураганом.
И она сдержала слово, вышла к обеду вовремя, чтобы никого не задерживать.
— Рад, что ты снова с нами, — сказал Сэмюэль, — значит, ты написала тете Фиби?
— Да, написала, — кивнула Лиззи.
— А я отправил, — вступил в разговор Эйса, — сам отвез на почту.
Переводя взгляд с отца на дочь, Сэмюэль отметил про себя, что, несмотря на желание казаться веселой, Лиззи необычно задумчива.
— И что же именно ты написала?
— Что буду просто счастлива приехать в Бостон, потому что всегда знала, что Нантакет — место не для меня. Я позорю семью, доставляю тебе уйму огорчений, а следовательно, вполне заслуживаю, чтобы меня выгнали без единого су в кармане…
— А что это — су? — спросила Мэг.
— Это пятицентовая монетка, французская, насколько я знаю, — объяснил ей Мэт.
— А почему ты не говоришь просто пять центов? — заинтересовалась Салли.
— Пять центов звучит так плоско, никакой музыки… а когда произносишь «су» — звуки словно сами слетают с языка.
Откинувшись на спинку стула, Сэмюэль оглядывал своих детей, думая о том, что он снова допустил ошибку. Его не оставляло ощущение, что Лиззи сумела извлечь выгоду из наказания — внимание всех собравшихся за столом было вновь приковано к ней. Если бы женщинам была открыта дорога в политику, его дочку ожидало бы блестящее будущее.
Лиззи уехала в Бостон.
Тетушка Фиби оказалась хуже… куда хуже, чем она себе представляла. Высокая, худощавая, прямая, с пронзительными голубыми глазами, седыми с металлическим оттенком волосами, как нельзя лучше соответствовавшими ее характеру, и длинными тонкими пальцами, на каждом из которых сидело по кольцу. Она отчетливо выговаривала каждое слово, произношение выдавало ее принадлежность к высшему слою бостонской аристократии, а уверенный голос, как показалось Лиззи, заставлял скатерть распрямляться саму по себе.
