— Что, очень больно? — недовольно спросил Рамон.
На короткое время Синтия почти отключилась, но ей показалось, что прошла целая вечность. Когда она открыла глаза, ей показалось, что она видит этого мужчину впервые. Болезненные галлюцинации постепенно отделились от тупой физической боли, и скоро лишь она одна превалировала в сознании Синтии.
Какие чудесные зеленые глаза! — восхищенно подумал Рамон. Они так же темнели, когда мы занимались с Синтией любовью. Но сейчас в них были боль, смущение и глубокое отчаяние, и ему снова захотелось расшевелить Синтию.
— Отвечай же! — скомандовал Рамон, чувствуя, что не сможет долго выдержать ее взгляд.
— Очень больно, — призналась Синтия и попыталась несколько раз осторожно согнуть и разогнуть больное колено, прежде чем снова встать на ногу.
Рамону нестерпимо захотелось крепко обнять жену и поцеловать ее, чтобы избавить от невыносимой боли. Но он прекрасно понимал, что не стоит проявлять свои чувства перед женщиной, которая удачно использует трюк с обмороком всякий раз, когда он касается интимных тем. Поэтому он обуздал свой порыв и с интересом наблюдал, как Синтия осторожно пытается наступить на больную ногу. Наконец все получилось как будто удачно, поскольку она ослабила хватку, а потом облегченно перевела дух и отпустила его руку.
— Отлично. А теперь подай мне, пожалуйста, палку.
Этого еще не хватало! — рассвирепел Рамон. Как же я ненавижу эту палку!
— Лучше обопрись на меня, — еле сдерживая ярость, предложил он.
— Нет, я не могу без палки, — упрямилась Синтия.
— Боже, ну почему ты упорно отвергаешь меня, словно я какой-нибудь монстр?!
Гнев ударил Синтии в голову.
— Когда я исчезла, тебя даже не было в стране. Как, по-твоему, я должна истолковать этот факт?
Рамон понял, что она на грани и, если он ответит, ссоры не избежать. Он щелкнул пальцами, подзывая швейцара в форменной ливрее, и тот бегом бросился к нему.
Вот и все, нечего соваться куда не положено, подумала Синтия.
Рамон отдал швейцару короткие распоряжения насчет багажа, потом взял из машины палку и вручил ее Синтии. В угрюмом молчании они направились к дверям отеля — рядом, но на небольшом расстоянии друг от друга, словно чужие.
