— Какие тебе больше всего нравятся?
— Я… не знаю, — пробормотала Заред. На самом верху лежала пара из белой кожи, вышитая черными и желтыми бабочками.
— Может, оставишь себе все? Для твоей невестки мы присмотрим другой подарок.
— О нет, одной достаточно. Я все равно не могу их носить.
— Не мо… О, понимаю. Что же ты сделаешь со своей парой?
— Спрячу. Я… у меня есть тайник. Камень в стене, который легко вынимается. Буду надевать их, когда останусь одна.
Тирл нахмурился, снедаемый угрызениями совести. Его брат виновен в том, что эта девушка вынуждена прятать женские перчатки от чужих глаз! Несчастная одержимость Оливера Перегринами портит жизнь беднягам.
И в этот момент его осенило. Наверное, позже, на турнире, у него появится возможность дать ей то, о чем она мечтала!
Он провел пальцем по чумазой щеке.
— Я хотел бы посмотреть, как ты их носишь.
Ей следовало бы плюнуть ему в лицо. Но она этого не сделала. Возможно, воображение сыграло с ней плохую шутку, но он выглядел куда лучше, чем при первой встрече. Она считала, что у него крохотные, как пуговки, глазки. Но оказалось, что глаза у него большие и красивые.
— Мне… мне пора возвращаться, — пролепетала Заред едва слышно.
— Да, — кивнул он. Его рука соскользнула со щеки на плечо, но и там не задержалась: Тирл отступил. — Давай перчатки мне. Если ты их сунешь за пазуху, все сразу поймут, что ты так усердно скрывала.
Она не сразу сообразила, что Тирл говорит о ее груди, а когда поняла, густо покраснела и поспешно наклонила голову, чтобы он ничего не заметил. Но когда нашла в себе силы взглянуть на него, он ответил знакомой, вечно бесившей ее улыбкой.
— Позволь пройти, Говард, — прошипела она.
— Разумеется, миледи, — выдохнул он и низко поклонился.
Они направились к ристалищу: Заред — впереди, Тирл — сзади. За эти несколько проведенных вместе часов что-то изменилось, но она не совсем понимала, что именно. Раньше она с радостью всадила бы в него кинжал, но теперь временами он казался почти человечным. И был так добр к ней: показал ярмарочные товары, все подробно объяснял, не раздражался, не проявлял нетерпения, видя ее невежество и наивность. И конечно, очень отличался этим от ее братьев. Северн и Роган вечно были ею недовольны, сердились, когда она застывала, чтобы полюбоваться закатом, и долго высмеивали сестру, когда та сплела венок из цветов и надела на голову. Стоило ей замешкаться, и тут же начинался крик. У них не было времени ни для чего, кроме войны и подготовки к войне. Правда, с тех пор как в их семью вошла Лайана, жизнь стала намного легче, но тем не менее братья не уделяли ей особого внимания. Роган предпочитал общество жены, Северн — любовницы, а Заред оставалась в одиночестве.
