...В ту сентябрьскую ночь летчики остались у боевых машин. Утром мы услышали рев взлетавшего с пригорка самолета, увидели, как на болоте горит первый истребитель. На втором летчики улетели дальше воевать. Позаботились, чтобы ничего из боевой машины не досталось наступавшему врагу.
Гитлеровцы были уже рядом. Пала Вязьма. Через село шли колонны грузовиков — везли раненых. Шли наши войска. Красноармейцы были усталые, измученные. Мы смотрели на них и плакали, а они и головы не поднимали.
В колхозе заговорили, что всем надо эвакуироваться. Увязали на телегу самое необходимое. Брат Алексея Ивановича Павел Иванович погнал на восток колхозное стадо, а я с другими свинарками — свиней. Но уйти далеко нам не удалось. В нескольких километрах от Клушина повстречались нам красноармейцы:
— Куда?
— Отступаем! — говорим.
— Впереди — немцы! — предупредили они.— Возвращайтесь.
Мы повернули назад. Свиней раздали по дворам.
Пушки грохотали уже где-то совсем рядом. Мы с Алексеем Ивановичем собрали всех ребятишек в одной комнате — опасались, как бы не выскочили, не угодили под шальную пулю, осколок.
Наступил вечер. А наутро в село вошли люди в серо-зеленых шинелях. Они врывались в дома, везде шарили, кричали:
— Где партизаны?
Партизан не находили, а вот вещи утаскивали, хватали кур, гусей, еду. Через три-четыре часа в доме не осталось ничего. Последний каравай я запрятала ребятишкам, но высокий белоглазый солдат по запаху нашел его на печке.
— Оставь хоть по кусочку малышам! — укорила я гитлеровца, а он неожиданно на русском языке, высокомерно скривив губы, сказал:
— Еще напечешь! — и замахнулся на меня кулаком.
Он ушел, а Бориска заплакал от страха и обиды:
— Это кто? Кто это? Он наш или фашист?
— Гад! Вот кто! — угрюмо ответил Алексей Иванович.
Фронт был рядом, артиллерийская канонада гремела невдалеке. И мы надеялись, что скоро нас освободят. Но проходил день, другой, третий... Красная Армия не возвращалась. В селе обосновались немцы; они расположились в избах, а нас повыгоняли на улицу. Алексей Иванович отрыл на огороде землянку и сложил печь.
— Фашист нас уничтожить хочет. Не поддадимся! — твердо говорил он.
Мы старались понять, как обстоят дела на фронте, уловить любой намек, малейший луч надежды. Ведь газет-то, естественно, не было, радио молчало. Вот в сторону Германии пролетели эскадрильи наших самолетов — значит, есть силы у нашей армии! Вот повезли от Гжатска на запад раненых и обмороженных фашистов — значит, идут где-то бои. Вот помягче в обращении с населением стали стоявшие на постое фашисты — значит, боятся, значит, где-то получили отпор.
