Еще они мечтали купить газет. Мечта эта не сбылась: киоск был закрыт. На стекле висело объявление: «Киоск закрыт ввиду болезни работника».
Дождь немножко уменьшился, но Люсе с Костей было теперь все равно, меньше он льет или больше, потому что они так промокли, словно в одежде искупались в море. Почти все время супруги молчали, вступая в краткие деловые переговоры, как дипломаты враждующих стран, лишь в случае крайней необходимости.
На улице, под дождем, молчание не казалось тягостным, поскольку сама погода не располагала к беседе. Но дома за этим молчанием сразу почувствовалась глухая взаимная неприязнь. Люсе стало ясно, что Костя не забыл ночного разговора. Видимо, разговор этот все-таки обернется непоправимой бедой.
Люся сама раскупорила водку и налила Косте почти полный стакан. Себе она не налила: ждала, что Костя скажет: «А себе?» Но он ничего не сказал. Взял стакан и выпил водку большими глотками с такой решимостью, что всякий должен был понять: этому человеку нечем больше утешиться в жизни, кроме водки. И Люся это поняла.
Они молча поели. Николка тоже сердился — за то, что его оставили одного, и, подражая отцу, мрачно смотрел вниз. Люся пыталась было заговорить с сыном, он ей не отвечал. Отец молчал, и он молчал.
Люся принесла большущую эмалированную кружку воды. Теперь она не боялась пить сырую воду. Заболеет тифом? Ну и что? Разве тиф хуже той беды, которую она переживает сейчас? Разве может быть что-нибудь хуже? Если заболеет Николка… Если заболеет Николка, тогда он поймет, что он наделал.
Костя, кроме первого стакана водки, выпил еще один. Он никогда столько не пил. Люся еще не видела его с бессмысленными, устремленными в одну точку глазами.
— К-как она м-меня оск… оск… корбила. Меня! Меня…
Пьяное бормотанье мужа было ей отвратительно.
Костя наконец уснул. Николка ушел в соседний дом играть с Женей. А Люся стала размышлять о своей неудавшейся жизни и о некоем Владике, которого она не любила, потому что не понимала, но с которым она несомненно была бы в десять раз счастливее, чем с Костей.
До самого вечера в небе не было просвета: тучи и дождь, тучи и дождь… Люсе казалось, что день этот никогда не кончится. Но он кончился, и наступила ночь, такая же, впрочем, безрадостная, как и минувший день.
Ночь, как известно, сменяется утром. Люся еще сквозь сон почувствовала какой-то непривычный, слишком яркий свет. Она открыла глаза и увидела солнце.
Это было ужасно. Пусть бы бушевал вчерашний ливень, гремел гром, ухали штормовые волны, пусть бы она и Костя и Николка промокли по пути к автобусу, пусть бы простудились даже… Но солнце! Худшего несчастья нельзя было придумать!
