Скитания души и ее осколки | страница 31



– Жаль человека. Худо ему будет.

– Так арестовали того, – Неля недоуменно уставилась на дядю. Он ничего ей не ответил, только пустыми глазами почему-то посмотрел по сторонам.

Но Нелю, кроме расстрела Берии и маминой болезни, тревожила Люся Лихарева. Дело в том, что Люся проучилась несколько дней первой четверти и пропала. Когда она после многодневной беготни в больницу к маме, дозвонилась до Сашеньки, та на вопрос: «что случилось? Почему Люси нет в школе?» – ответила.

– У Людмилы обнаружили ревмокардит. Она пробудет полгода в санатории в Крыму.

– А как же учеба?

– Людмила там и учится.

Неля, замерев, стояла с трубкой в руке, боясь пошевелиться. Непроницаемая стена угнетающего молчания стояла в телефонной трубке. Затем Неля услышала взорвавшийся щелчок и гудки отбоя.

Месяца через два она получила письмо от Люси с описаниями красот Крыма и открытку с видом мыса в Форосе. Тут же накатала огромное письмо подруге о московских новостях, о маме. Что, как из рога изобилия в ее дневник опять сыплются тройки и двойки, что совсем нет времени на учебу. Послание отличалось неким чувством юмора и тоской от разлуки с Люсей. Письмо получилось длиннющее. Неля не знала, что в это время Георгий Николаевич уже мастерил себе петлю в туалете.

Когда Неля увидела Люсю на похоронах, то ее не узнала. Полная упитанная Лихарева, стала тоньше чуть ли не вдвое, более стройной. Но ей это не шло, что-то изможденное, усталое сквозило в ее фигуре и осанке. Неля стояла возле нее, крепко держа за руку, не отходя ни на шаг. Девочке все время казалось, что вот-вот Люся должна от горя упасть. Но Лихарева не падала, только сухо горели глаза, и она приговаривала одну и ту, же фразу.

– Папка не виновен! Зачем он это сделал? Неля чувствовала дрожание ее руки. Дрожь передавалась и ей, бежала по жилам до самого сердца, вызывая в нем смятение и тревогу.

Через месяц после похорон Люська с Сашенькой переехали в другую квартиру в этом же доме. Хорошо, что еще в тридцать седьмом, генерал, будучи вовсе не генералом, а капитаном, вступил в товарищество артистов, построивших это здание в конце двадцатых начале тридцатых годов. Незадолго до войны пайщикам вернули часть денег, а здание превратили в обычный жэковский дом. Уже к концу, а может – быть и сразу после войны, когда Георгий Николаевич резко повысился в чинах, генерал переехал из маленькой, в четырех комнатную квартиру. Теперь его семья, сделав обмен, опять возвращалась в прежние двухкомнатные пенаты. Их и двухкомнатными нельзя было назвать, потому что вторая комната – это не что иное, как маленькая темная каморка при кухне, которую, еще по старым меркам, артисты строили для прислуги. Но прислугу с годами найти становилось все труднее, поэтому комнату использовали для себя.